Рапорт из Штутгофа | страница 83

Это произошло перед самым рождеством 1943 года. Мы, датчане, уже находились при последнем издыхании. Посылок мы тогда ещё не получали. Началась зимняя стужа, снег и лёд сковали дельту Вислы, и наше положение в 13-м блоке стало совершенно невыносимым.

Наступило воскресенье. Как обычно, пас разбудили задолго до рассвета. Поверка всегда продолжалась долго, а в воскресенье в два раза дольше обычного, так как у эсэсовцев было больше времени. Марсинак и Хирш уже несколько раз успели прошипеть, что теперь у нас есть целый день, чтобы научиться правилам хорошего тона, а также раз и навсегда уяснить себе, что такое чистота и порядок. Мы понимали, что нас ждёт. Но не успела окончиться поверка, как пришёл приказ, чтобы сразу после поверки все датчане построились у ворот и ждали дальнейших распоряжений. Даже тех товарищей, которые только что вернулись с ночной работы, староста блока поставил в известность о том, что этот приказ касается и их тоже. Несколько затрещин и пинков должны были по идее навсегда отучить их задавать неуместные вопросы. Все датчане должны выйти на построение.

Когда поверка была наконец закончена и нас выстроили у ворот, оказалось, что мы не одни. Здесь же стояли и «подследственные» заключённые из 5-го блока. Что случилось? «Добровольная» воскресная работа, объяснили поляки, которые уже привыкли к подобного рода еещам. И, несомненно, они были правы. Хотя мы еле держались на ногах от голода и усталости, всё же датчане и «подследственные» заключённые были самыми сильными в лагере. Как говорится, среди слепых и кривой — король.

Под конвоем шестерых или семерых эсэсовцев с автоматами, среди которых был и Рыжий, мы шли по скользкой дороге, ведущей из лагеря. Начиналось зимнее утро, серое и холодное. Наша обувь отличалась крайним убожеством: жалкое подобие башмаков на деревянной подошве. Они были совершенно сбиты и изношены, почти без всякого верха. Привязать к ноге их было нечем; если и удавалось достать какие-нибудь тесёмки или шнурки, они быстро рвались. Устоять на льду, покрывавшем дорогу, было почти невозможно.

Мы вышли из нового лагеря, миновали парк, миновали главные ворота, над которыми развевался чёрный пиратский флаг — знамя эсэсовской дивизии «Мёртвая голова», прошли через старый лагерь и приблизились к огромной горе щепок и стружек, которые выгребали из плотницкой и столярной мастерских. Гора была метров 6–8 высотой, вся набухла от сырости после осенних дождей. Возле неё стояла виселица, а немного подальше — крематорий, который всегда работал на полную мощность.