- Раз поручение - выполняю.
Давняя мечта его тоже осуществилась - он приехал к землякам, в Рязань, выступил на собрании партийного хозяйственного и комсомольского актива области, но в областном центре не задержался, попросил отправить в родное село - благо всего-то езды тридцать пять километров...
Приехал Хлобыстов к землякам подлечившимся и отдохнувшим, согретым славой. Гвардейская грудь колесом, на гимнастерке ордена Красного Знамени, Ленина, Золотая Звезда Героя.
* * *
В 1942 году Семикина Евгения Дмитриевна (ныне ответственный секретарь районного отделения Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры. - В. Ч.) была заведующей отделом пропаганды райкома, по долгу службы встречалась с Алексеем Хлобыстовым, более того, несколько дней сопровождала его в поездке по колхозам района.
Алексей Хлобыстов видный из себя, рослый, подтянутый, форма на нем сидела - будто он в ней родился, вспоминает Евгения Дмитриевна. Когда рассказывал о фронте, о боях, о погибших товарищах, о необходимости напрячь все силы, чтобы сломить хребет захватчику, его голубые глаза суровели, и на лицо будто набегала тень. Но и посмеяться любил - улыбка у него яркая, располагающая к себе.
Во время маленьких импровизированных концертов в сельском клубе или прямо на току, у молотилки, он задумчиво слушал девичьи песни, подпевал вполголоса, и чувствовалось - грустит, о чем-то своем, потаенном, думает. Ну, девушки наши рязанские и певуньи, и хохотуньи, печалить гостя, да еще такого дорогого, не в их характере. Перемигнулись и спели ему что-то вроде:
Парень кудрявый,
Славный и бравый,
Не покинь ты нас...
Алексей заулыбался - вижу, понравилось, тряхнул буйным, вьющимся чубом, отшутился.
- Остался бы, - говорит, - девушки, у вас, разве от таких уедешь, да побаиваюсь, признаться. Вот побьют ваши женихи немца, вернутся в село и такую мне баню устроят - костей не соберешь.
И пошла шутливая перепалка.
Несмотря на высокие ордена и строгую воинскую форму, видно было, как он, в сущности, еще молод и добр и не огрубила его война. Возможно, вам встречался любопытный афоризм Максима Горького: "Жизнь устроена так дьявольски искусно, что, не умея ненавидеть, невозможно искренне любить". Мне и подумалось тогда: ненависти, жгучей ненависти к врагу война его научила сполна, а вот полюбить в свои двадцать с небольшим лет он, наверное, так и не успел по-настоящему.
С утра до вечера колесили мы по району, встречались с колхозниками сел Плахино, Попадьино (здесь он окончил семилетку), Федоровское и других. Встречи проходили в клубах, в поле, на току - при молотьбе, на скирдовании. Он и сам, бывало, засучивал рукава и охотно брался за вилы. Как-то смешливая молодайка спросила его:
