— Ни за что, если отдаёшь свою жизнь тому, что лишено жизни.
Рикардо де Эстранья-и-Монтальдо-и-Руиз Гернер мягко положил руку на плечо женщины. Он почувствовал под рукой грубый, шершавый материал и жёсткость находившегося под ним плеча.
— Пошли, — предложил он. — Посидим за столом и поговорим.
Женщина неохотно согласилась. Завтрак был роскошен — превосходные фрукты, вино, сыр, — но всё время утекло на вопросы и ответы: где Марии довелось побывать после развала их организации, где и какая революция победила, где агитация имела успех, а где провалилась.
И Гернер понял, куда девалась прежняя Мария, почему она стала той безжизненной, бесстрастной женщиной, которая сейчас стояла перед ним. Мария была классической революционеркой, настолько увязшей в массах, силовых структурах и политической бдительности, что забыла о живых людях. Люди стали для неё объектами. Положительными были коммунисты, а отрицательными — все прочие.
Посему для неё было очень удобно валить в одну кучу нацистов, монархистов, демократов, республиканцев и капиталистов. Все они для неё были на одно лицо. Они были «они». Также он обнаружил, что она никогда не задерживалась в стране, где революция победила. Те, кто больше всего мечтают о земле обетованной, как ни странно, сильнее всего боятся пересечь её границы.
Мария оттаяла, попробовав вина.
— Ну, а как у тебя дела, Рикардито?
— У меня есть моё вино, моё поместье, моя земля.
— Ни один человек не может владеть землёй.
— Я владею этой землёй точно так же, как любой человек владеет ещё чем-нибудь. Я изменил эту землю, всё здесь сделано мною. Моя земля стала прекрасна. И могу добавить, что вполне обхожусь без помощи какого-либо революционного комитета.
— Ты больше не используешь своё умение?
— Я использую его в других целях. Сейчас я созидаю.
— Когда ты ушёл от нас, ты ведь, тоже работал на других, не так ли?
— Иногда.
— Против революции?
— Конечно.
— Как ты мог?
— Мария, я боролся на стороне существующих режимов по той же самой причине, по которой многие воевали против фашистов. Это была единственная борьба в то время.
— Но ведь ты верил. Я знаю, что ты верил.
— Я верил, дорогая, потому что был молод. А затем я повзрослел.
— Тогда, надеюсь, я никогда не повзрослею.
— Ты постарела, не взрослея.
— Это жестоко. Но чего же ждать от человека, который может вкладывать жизнь в виноградники, вместо того чтобы отдавать её человечеству!
Гернер откинул назад свою львиную голову и рассмеялся.
