отвлеченная пропаганда легко посрамлялась явью выгоды. Пригоршни кукурузы,
которую я швырял в окно, побеждали родовую привязанность и семейные традиции
доблестных яйценосок. В конце концов являлся и сам паша. Он гневно укорял
их, а они, делая вид, будто стыдятся своей слабости,
продолжали клевать
кукурузу.
Однажды, когда тетка с сыновьями работала на огороде, мы с ним
схватились. К этому времени я уже был опытным и хладнокровным бойцом. Я
достал разлапую палку и, действуя ею как трезубцем, после нескольких
неудачных попыток прижал петуха к земле. Его мощное тело неистово билось, и
содрогания его, как электрический ток, передавались мне по палке.
Безумство храбрых вдохновляло меня. Не выпуская из рук палки и не
ослабляя ее давления, я нагнулся и, поймав мгновение, прыгнул на него, как вратарь на мяч.
Я успел изо всех сил сжать ему глотку. Он сделал мощный пружинистый
рывок и ударом крыла по лицу оглушил меня на одно ухо. Страх удесятерил мою
храбрость. Я еще сильнее сжал ему глотку. Жилистая и плотная, она дрожала и
дергалась у меня в ладони, и ощущение было такое, как будто я держу змею.
Другой рукой я обхватил его лапы, клешнятые когти
шевелились, стараясь
нащупать тело и врезаться в него.
Но дело было сделано. Я выпрямился, и петух, издавая сдавленные вопли, повис у меня на руках.
Все это время братья вместе с теткой хохотали, глядя на нас из-за
ограды. Что ж, тем лучше! Мощные волны радости пронизывали меня. Правда,
через минуту я почувствовал некоторое смущение. Побежденный ничуть не
смирился, он весь клокотал мстительной яростью. Отпустить -- набросится, а держать его бесконечно невозможно.
-- Перебрось его в огород, -- посоветовала тетка. Я подошел к изгороди и швырнул его окаменевшими руками.
Проклятие! Он, конечно, не перелетел через забор, а уселся на него,
распластав тяжелые крылья. Через мгновение он ринулся на меня. Это было
слишком. Я бросился наутек, а из груди моей вырвался древний спасительный клич убегающих детей:
-- Ма-ма!
Надо быть или очень глупым, или очень храбрым, чтобы поворачиваться
спиной к врагу. Я это сделал не из храбрости, за что и поплатился.
Пока я бежал, он несколько раз догонял меня, наконец я споткнулся и упал. Он вскочил на меня, он катался по мне, надсадно хрипя от кровавого
наслаждения. Вероятно, он продолбил бы мне позвоночник, если бы подбежавший
брат ударом мотыги не забросил его в кусты. Мы решили, что он убит, однако к
вечеру он вышел из кустов, притихший и опечаленный. Промывая мои раны, тетка сказала:
