своих костылях, ну что за вид он будет иметь?» В то время как он
себя представлял разгуливающим, широко расправив плечи, по
улицам города.
Днем у Файруа возникла идея вырезать сердце в старом листе
пропуска; три раза, когда проходила светловолосая девушка, он
протягивал бумагу к оконному стеклу.
На следующий день Файруа широко улыбнулся и сказал:
- Она прикрепила брошь в форме сердца на свое платье.
- Какое у нее платье?
- Оно с зелеными цветочками.
Прошло еще два дня. Затем, утром Файруа, как обычно
засыпанный вопросами, ответил:
- Нет, она не проходила.
Это было в тот самый день, когда врач, ощупывая ногу Файруа,
покачал головой, посмотрел внимательнее на температурный лист, и
сделал медсестре знак веками, который означал: «А я что говорил!»
В тот же вечер, Файруа, повернув глаза к окну, пробормотал:
- Все это не смешно...
- Что это значит? - сказал толстый Лувьель.
Файруа не ответил.
- Ну, что, в этот вечер ты ее больше не видел, твою девушку?
- Нет! ... она прошла ... с другим ...
- Может быть, это ее брат?
В палате воцарилось молчание.
- Вообще-то это естественно, что у нее есть парень, - подумал
Лувьель. - Но она не должна была все-таки проходить здесь с ним.
В течение ночи Файруа отпустил несколько замечаний, не
отдавая в этом отчета. На следующий день он не вышел из своего
бесчувственного состояния, не посмотрел ни разу в окно, и вся
комната уважала его печаль.
А затем, вечером, к общему (исключая врача) удивлению, он
умер.
Его тело вынесли, и на его койку положили свежие простыни.
Мазарг позвал медсестру и сказал ей, что хочет занять койку
Файруа.
Медсестра испытывала к Мазаргу заметную симпатию; он
сменил место.
Всю ночь он не сомкнул глаз. Его воображение рисовало ему
зеленые цветочки, светлые волосы...
Утром вошла медсестра и подняла занавеску в тот самый
момент, когда Мазарг начал, наконец, засыпать.
Одним прыжком он пробудился и приклеился лбом к оконному
стеклу.
- Ох, - закричал он, опустившись на подушку.
- Ну, что? Что с тобой? Ты болен? - сказали другие.
Мазарг попытался принять непринужденный вид.
- Да, я догадывался об этом с самого начала, что он подшутил
над нами, - сказал он. - Но, тем не менее, я хотел убедиться сам...
С другой стороны окна не было ничего, кроме внушительной
серой стены и нескольких куч мусора...
Тогда толстый Лувьель, заключенный в свой белый гипс,
почувствовал, что слезы появились на его лице...
