— От угостили, от употчевали!.. А они думали, мы уж тю-тю! — хохотал огромный Бездоля, на радостях подталкивая под бока своего второго номера, русого пожилого солдата. — А мы тута, здрасте-пожалуйте, извольте кушать… Гляди, дядя, сколько намолочено! На каждого из нас по два ихних покойника. Точно. Гляди, гляди, один ещё ползёт вон у берёзки! Эх, дай винтовку, я его провожу.
— Может, они теперь того, до вечера не полезут!
— Ну, это, брат, дудки, легко воевать хочешь. Фриц — он упорный.
Лейтенант знал, что Бездоля прав. Радоваться рано: ожегшись в прямой атаке, немцы, наверное, пойдут на хитрость, может быть, двинут в бой технику. Ведь с недалёкой передовой доносится только ружейная перестрелка. Стало быть, наступление затормозилось. А боеприпасы — вон они на дорогах, на которых всё удлиняются и удлиняются очереди машин.
Вдохновлённый успехом, лейтенант обдумывал положение спокойно и деловито. Мысль о смерти совсем вылетела из головы, всё стало на свои места, и война опять превратилась в обычное трудное дело. Решив, что теперь немцы обязательно ударят по вершине холма, по блиндажу, он приказал бойцам рассредоточиться по узеньким индивидуальным окопчикам, нарытым на склонах, и сам перебрался в одну из таких ячеек. Решение было правильное. К полудню из-за леса вырвались четыре бомбардировщика, развернулись и стали неторопливо пикировать на блиндаж. Пронзительно скрипнули в воздухе очереди бомб. Чёрные султаны земли и камня рванулись вверх. Когда они осели, стали видны вздыбленные брёвна разбитого блиндажа. Одновременно на опушке заработала немецкая батарея. Холм затрясло от разрывов. Вершина его окуталась бурым облаком вздыбленной земли.
Как и всегда при таких вот обстрелах, когда чёрные фонтаны разрывов, прыгая в небо, сотрясают землю, всё в человеке сжималось в комок, невольно холодело — и человек против воли льнул к земле, стараясь весь без остатка вжаться в неё. Как и всегда, не слушаясь доводов успокаивающего разума, ухо с напряжением ловило нарастающий визг бомбы, скрежещущий свист мины или тревожный шелест снаряда, и ум прикидывал: этот левее, этот перелетит, а следующий… куда следующий?
Но, сидя в узких окопчиках, таких тесных, что нельзя в них было даже согнуть колени, опытные бойцы чувствовали себя в относительной безопасности. Точно сырость и самый запах земли успокаивали их. В один из промежутков между разрывами до лейтенанта донёсся бас Бездоли. Должно быть, нарочно, чтобы слышно было другим, он сказал:
