Эта комната с ее чистотой, уродливостью, поношенностью не чужда мне. Через нее прошло множество людей. Сегодня я тут дома, а завтра утром уже не обязана даже подмести за собой натертый до блеска пол. Я вроде бы нашла необитаемый остров, рай, где все позволено и не будет иметь последствий. Никто не придет. Я ничего не должна делать. Даже еще лучше — я и не могу сделать ничего полезного, необходимого. И говорить не надо. И никаких объяснений, невзирая на подозрительные взгляды хозяйки.
Могу войти, уйти, часами сидеть сложа руки. Я для себя — незнакомка. Я спряталась в этой незатейливой декорации. Отбросить обычаи. Ни чемодана, ни обручального кольца, я опьяняюсь этим глотком свободы. Сейчас я должна была бы вкалывать на заводе.
После перерыва я совсем соловею, работаю в полусне. Соображаю, что приготовить на обед. Вообще-то есть яйца. Сварю лапшу, и дело с концом. Неотрывно слежу за стрелками больших часов над моей головой. Боже, до чего медленно ползут! Мне кажется, что каждый день они замедляют свой ход. Скоро пять часов! А я еще не выработала свою норму. Чтобы успеть выпить кофе с подружками, надо поторапливаться. Ты спишь, старушка! Всем, как и мне, осточертело, осточертело так, что и представить себе невозможно! Но я-то отлично представляю, мне все обрыдло: работа, шефы, считающие нас пешками, заработок, годный лишь на то, чтобы мы не вылезали из дерьма. Старея в этом бардаке, я мало-помалу революционизируюсь. Не издевайся, уверяю тебя, это правда, надо все разнести к чертовой матери, когда осатанеешь, то уж нет удержу! А наши ребятишки — какая их ждет жизнь с этой безработицей и прочими прелестями? С ними будут обращаться как со скотом, как с нами, даже еще хуже, если это только возможно. Ну ладно, хватит хныкать, а то совсем раскисну. Ну как, Маривон, будешь пить сок или нет?
Возвращаемся к нашим станкам. Движения не зависят от нашей воли. Голоса не слышно из-за шума машин. Находим выход — говорим беззвучно, угадывая слова по движению губ. Гримасничаем, кривляемся, щуримся или улыбаемся, чтобы вопреки всему общаться, и часто поднятые брови или складки около носа говорят больше, чем слова. На заводе все чувствуют себя до какой-то степени увечными, и иногда от этого даже становится легче.
Самые тяжелые часы дня — когда надо возвращаться после перерыва. Заводской ресторан — напротив, рабочие из разных цехов сменяют одни других. Часы перерыва точно расписаны, чтобы избежать свалки в столовой. Садятся всегда за один и тот же стол. Напротив меня, подальше, за двумя столами ест молодежь из монтажного цеха. Называют их молодыми и потому, что они действительно молоды, и потому, что недавно нанялись. Они веселятся и думают еще, что «когда завод допечет, можно с ним и завязать». Один из них мне нравится. Он безбородый и очень красивый. Белокурые волосы обрамляют локонами его тонкое лицо. Голубые глаза поражают меня своей чистотой, я еще не встречала подобной наивности. Он часто улыбается, его белые ровные зубы освещают все лицо. Во взгляде у него незащищенность и доверчивость — это трогает меня. Он не соответствует тому, что его окружает. Когда он замечает, что я смотрю на него, я опускаю глаза. У меня нет желания говорить с ним. Он для меня — прекрасный портрет.
