Иногда Светлане Васильевне снится: горит спелая рожь, полыхает во мгле, а она с девчонками пробирается этим горящим полем, словно ищет брод. Все они — молодые, яростные, злые. Готовы сражаться, пока хватит сил, до последней капли крови, до последнего патрона.
Они готовы уйти этой же ночью.
Они не знают: впереди — целая жизнь.
Светлана Васильевна думает: может, в самом деле лучше было уйти тогда, в пылу битвы, в азарте схватки, там, где кровь и грязь, где душный сладкий запах мертвой разлагающейся плоти? Уйти — и не знать, что дома никого не осталось, только племянница Маша, совсем маленькая, военная сирота? Уйти — и не знать, что Маша уйдет раньше нее, что она снова останется с девочкой-сиротой на руках? Может, так в самом деле — лучше?
Так она думает — но потом успокаивается, лежит в ночной тишине, закрыв глаза. Лежит и повторяет про себя: все будет хорошо, все будет хорошо. Только бы войны не было, лишь бы не было войны.
Вжик-вжик, говорит нож, вжик-вжик. Надо все-таки научить девочку с ножом управляться, думает Светлана Васильевна. Не дай бог, конечно, но вдруг пригодится?
— Вы не понимаете, — говорит Майк, — вы совсем ничего не понимаете!
Руки его трясутся, по лицу течет пот, светлые волосы слиплись, голубые глаза широко распахнуты.
Никогда еще — даже месяц назад, при первой встрече — Марина не видела его таким напуганным.
Что месяц! Еще два дня назад Майк был уверен в себе, весел, остроумен. Он взялся прочитать диск Гошиной мамы, если понадобится — распечатать на бумаге, и даже обещал принести специальный движок, посредством которого можно связываться с любым человеком в любой области этого мира и Заграничья.
— Структура связи похожа на ячейки сот, — объяснял Майк, — чем больше людей будут образовывать отдельную соту, чем более надежной будет связь. Надо только знать ник-код человека, ну, что-то вроде адреса — и тогда можно связаться с ним, где бы он ни был.
— Даже в промежуточных мирах? — спросил Гоша.
— Да, даже в промежуточных мирах, — кивнул Майк, — но у твоей мамы ведь нету своего ник-кода, а если есть — мы его не знаем. Но зато мы можем связываться друг с другом, обмениваться письмами даже не приходя сюда.
Марине тогда очень понравилась эта идея — и она с нетерпением ждала, когда Майк принесет на пробу чудесный движок. В последнее время она вообще полюбила заколоченный дом — и было уже странно вспоминать, что когда-то он пугал ее, казался заколдованным, мертвым, пристально смотрящим сквозь окна-глазницы. Может, за эту зиму они обжили старое здание, наполнили его своей жизнью, которой дом не знал уже много лет, — а может, Марине просто было неприятно возвращаться домой, неприятно видеть не только отца, но и маму — как будто тот ночной разговор связал их с отцом какой-то грязной тайной, каким-то неслучившимся предательством, таким мерзким, что об этом разговоре невозможно было сказать никому, даже маме. Тем более — маме.
