В эту минуту в соседней комнате фальшивые голоса затянули какое-то нудное песнопение: «О стадо господне, воспой твоего господина!» Так поют на похоронах бедняков. И подумать только, что все это происходит в самом фешенебельном доме страны!
Наконец ужасное пение кончилось. Послышался грохот отодвигаемых стульев, дверь в кабинет доктора Буи Аурланда распахнулась. Фру в приподнятом после сеанса настроении торжественно вплыла в комнату. С ней вошел важный, напыщенный мужчина; казалось, его конечности, особенно руки, плохо привинчены к туловищу и поэтому болтаются при ходьбе. Это и был знаменитый Двести тысяч кусачек. Наконец-то я его увидела. Рядом с ним ковылял высокий косоглазый человек с жидкими рыжими волосами, потный и растрепанный, со съехавшим набок галстуком. Следом за ними появились две женщины; трудно было понять, кто они — простолюдинки или дамы из общества: одна в национальном костюме, другая в черном платье из тафты с украшениями в разных местах. Обе они, преисполненные святости, молчали.
А я сижу в кабинете хозяина.
— Что нужно здесь девушке? — спрашивает фру.
— Она возится с парнем.
— С каким парнем?
— С черным. Что нового в царстве мертвых?
— Мы получили чудесные доказательства, — заблеяла женщина номер один.
— Это было божественно, — благоговейно простонала женщина номер два. И обе вздохнули.
Двести тысяч кусачек торжественно заявил:
— Мой друг, Любимец народа подтвердил твоей жене и э-этим двум то, что он часто возвещал мне на сеансах через этого медиума из Рейкьянеса, будущей всемирной знаменитости: Оулавюр или как там тебя зовут, приятель. Исландия должна получить свои кости. Исландскому народу не хватает зрелости, духа и света!
— И любви, — сказал медиум. — Не забывайте этого.
— Мой друг, — обратился доктор Буи Аурланд к Кусачкам, — неужели Любимец народа когда-либо интересовался такими вегетарианцами и трезвенниками, как ты? Может быть, только тогда, когда создал эти бессмертные строки: «Зеленая пища коров растет на могиле твоей матери…»
— Об этом надо писать в газетах, говорить по радио, народ должен знать об этом, — не слушая его, продолжал Двести тысяч кусачек. — И если вы забаллотируете это предложение в альтинге, я сам поеду в Данию и выкопаю его прах из могилы на свои собственные средства. Я куплю его кости для себя, они будут принадлежать мне. И когда умру я, мои кости будут лежать рядом с его костями.
— Не может ли кто-нибудь дать этому молодому человеку носовой платок? — спросил доктор, указывая на медиума.
