Вертолёт гигантской стрекозой парил над деревьями. У машин, уткнувшихся носами в стену леса, остались женщины, которые, сбиваясь в шумные стайки, обсуждали Лютого с таким холодным любопытством, будто он был героем вечернего сериала. Женщины дружно вертели головами, словно те крепились на одной шее, и говорили хором, перебивая друг друга.
Вытянув ноги, двое мужчин сидели, прислонившись к широкому, потемневшему от сырости пню. Один разворачивал бутерброды, второй разливал чай из термоса, и, глядя на проходивших мимо людей, вязнувших по щиколотку в болотистой земле, оба думали повернуть домой.
— Такая жизнь пошла, что и у нормального человека крыша съедет!
— Думаешь, он нормальный? Говорят, Требенько разрубил на куски, а гараж поджог, чтобы не заметили, что он забрал с собой целые ломти. — разведя руками, мужчина показал размер ломтей.
— Он что же, по-твоему, людоед?
— А как он прожил столько времени в лесу?! Ел Требенько!
Чем глубже уходили в тайгу, тем напряжённей становились лица и страшнее мысли, которые держали, как пистолет, за пазухой, а разговоры вязли в мшистом болоте, и, встречаясь в чащобе, люди старались поскорее разойтись в разные стороны.
— Не забывайте, что Лютый очень опасен, если вы заметите что-то подозрительное, зовите подмогу, не пытайтесь сами поймать убийцу — вы рискуете стать его новой жертвой! — кричал в мегафон инструктор, нацепивший на рукав красную повязку.
Несколько военных машин, на которых начальник части возил камбалу, загружая её прямо в кузов, отчего внутри воняло тухлой рыбой, остановились у старого деревянного моста, упавшего в реку. Мордатый офицер с пунцовой шеей выстраивал бритоголовых мальчишек вдоль дороги, так что в начале шеренги не видели тех, кто её замыкал. Иногда на дорогу выходили горожане, держащие перед собой, словно штык, грабли или лопату, и, увидев солдат, старались скрыться за деревьями. Офицер пролаял последние инструкции, и солдаты бросились в лес, увязая в болоте, которое хватало их за ноги, не давая бежать.
Многие боялись идти в тёмный, ощетинившийся лес и колесили по дорогам, разрезавшим таёжные чащи, надеясь, что Савелий Лютый выскочит под колёса, словно заяц, который мечется в лесу, затравленный собаками, и несётся, не разбирая пути.
Те, кто остались в городе, поражались застывшей на улицах тишине, такой густой, что, казалось, её можно было потрогать рукой. Среди домов бегали мальчишки, оклеивающие стены и двери подъездов портретами Лютого, поверх которых, словно в ковбойских фильмах, жирной краской было намалёвано вознаграждение. Саам поднял его до «трёх лимонов».
