Город был такой маленький, что уместился у бандитов в кулаке, и тем, кто с ними не ладил, оставался лес. И тогда на поиски беглецов шёл одноглазый охотник, который натаскивал своего пса на людей, как другие натаскивали на зверей, и лисьим шкурам предпочитал засаленные деньги, которые после ухода бандитов убирал в самодельный тайник, спрятанный под полом.
— Почему Саам хочет найти его? Почему не оставит ментам разбираться с ним? — от скуки завёл разговор долговязый охотник.
— Наверное, бандиты боятся, что он найдёт их раньше, чем они его! — пожал плечами второй.
— А я его и сам наказать не прочь. Жили тихо, размеренно, а он всё перевернул вверх дном! Могила за городом присматривал, кто не высовывался — тех не обижал, чем плох был?
— Лучше жить по бандитским законам, чем в беззаконии! — соглашаясь, подвёл черту коренастый.
Деревья переплетались верхушками, клонились друг другу, словно заговорщики. Охотникам становилось жутко в тёмном лесу, глядя в спину старика, они боялись, что он обернётся, проткнув единственным глазом. Коренастый парнишка, поправляя ружьё, стал медленно отставать, будто не поспевая за вожаком. Расстояние между ним и идущими становилось всё больше, и когда старика уже было не видно за густыми елями, оплетёнными чёрным мхом, он бросился назад, в сторону города. Долговязый парень задержался рядом с торчащим из земли сейдом высотой в человеческий рост, которого саамы считали умершим колдуном, обернувшимся в камень. Когда третий охотник увидел, что остался один со стариком, он бросился прочь, натыкаясь, словно на ножи, на торчащие сухие ветки. А старик, усмехаясь, шёл дальше, не замедляя шаг, и обнимал двустволку, как подругу. Одноглазый охотник чувствовал, что Лютый уже рядом, ему казалось, что он ощущает дрожь его рук и страх, выступающий потом на его спине.
А утром в лесу стало так людно, будто весь город собрался по ягоды. Растянувшись в бесконечную цепочку, жители прочёсывали лес: одетые в прорезиненные куртки и высокие, по колено сапоги, вооружённые ружьями, ржавыми граблями и кухонными ножами, одни злые, с остервенелыми лицами, другие — смеющиеся, с любопытством озирающиеся, словно приехали на пикник.
— Мне мэр ничего дурного не сделал. Я за него всегда голосовал, — говорили между собой.
— А Требенько вообще свой в доску был. У нас дачи рядом.
Каримов объявил на предприятии выходной. Он поспорил с Саамом, что Лютого не поймают, поставив крупную сумму на кон, и теперь разъезжал по опустевшему городу, озираясь по сторонам. Он верил, что познал всю глубину человеческой мерзости, и теперь с изумлением понимал, что она бездонна. «Правда, как стекло, — учил его приёмный отец, — её замечают лишь по разводам лжи». И всё же Каримова не отпускала затея встретиться с Лютым, чтобы, глядя в его бесцветные глаза, спросить: разглядел ли он в чужих смертях собственную, или смерти, как и жизни, у каждого свои?
