Но сегодня Каримову вдруг захотелось зайти в церквушку с нелепыми, выкрашенными синей краской куполами, и, глядя на лукавые лица святых, вдыхать терпкий, густой запах ладана, от которого таяли страхи и тревоги, а веки становились тяжёлыми, словно их накрыли медяками.
Жена Антонова, опустив глаза, снимала нагар со свечей, а увидев Каримова, едва заметно кивнула, словно Господь мог не одобрить их знакомства.
Откашлявшись, мужчина разглядывал образа, а сморщенная, горбатая старуха, приметив его горделивую осанку, подволакивая ногу, подкралась к нему, больно ущипнув за бок.
— У Бога просят!
— Мне ничего не нужно, — смеясь, ответил он, потирая бок. — У меня всё есть!
— Прощения просят — за грехи, — вытянув вверх палец, зашептала старуха.
«Старая ведьма!» — разозлился Каримов, но вслух произнёс:
— Мои грехи — Его ошибки. Это Он должен просить у меня прощения. — Каримов пошёл к выходу, а в дверях, перекрестившись, громко крикнул горбунье: — Впрочем, я на Него не сержусь!
Каримов, прежде ненавидевший вычурную северную природу, стал выезжать за город, колеся на машине по разбитым дорогам, лесным просекам и пустынным каменистым тундрам, которые проплешинами лежали за лесом. Шофёр привык не задавать лишних вопросов, невозмутимо глядя на дорогу, а Каримов, смеясь над собой, всё же надеялся, что в одну из поездок он встретит Савелия Лютого, спасающегося в лесу от тюрьмы и расправы бандитов.
Он и сам не знал, что сделает, когда найдёт Лютого, что скажет ему и зачем, но не в силах был оставить это наваждение, которое вытеснило безумную идею со случайным убийством. Каримов, как ни пытался, не мог забыть той ночи, когда не застрелил пьяную женщину, испытав унизительное чувство своей слабости, и теперь хотел заглянуть в глаза маленькому человеку, который, не дрогнув, спустил курок. Он не видел разницы между собой и Лютым, он не считал убийство неповинного человека преступлением, а убийство бандита — справедливой карой, он считал, что все убийства — это убийство, как и все смерти — смерть.
Каримов презирал жителей города, которые столько лет терпели всевластие бандитов, терпели продажную милицию, вороватых чиновников, жуликоватых депутатов, и не выступили против них. Листая отчёты, он представлял те годы, когда на фабрике не платили зарплату, и весь город гнул спину за еду, которую выдавали по талонам. А прежний директор, не зная, куда девать деньги, проматывал их за границей, изредка появляясь в городке, и Каримов, брезгливо морщась, представлял, как рабочие раскланивались перед ним, встречая его кортеж в городе.
