— Непорядок, — согласился Кротов. — Вор должен сидеть в тюрьме!
Он плеснул в рюмки, предложив тост за правосудие. Выпили в многозначительном молчании, словно что-то замышляли.
— А что это такое?
— Самогон на оленьих пантах, — причмокнул Кротов, налив ещё. И растопырив пальцы, проговорил в нос: — На понтах!
Пичугин вздрогнул, и Кротов, смутившись, подумал, что шутка была не к месту.
— Ядрёный? — деланно засмеялся мэр, протягивая рюмку
— Ядрёный, — кивнул Пичугин и, выпив, подался вперёд. — Так что насчёт поддержки?
Кротов, нервничая, елозил в кресле.
— Поддержки? — выкатил он глаза. — Какой?
— Ну, чтобы вор сидел в тюрьме. Ой, нет, спасибо, мне хватит, — накрыл он рюмку ладонью.
— Обижаешь, капитан, — покачал головой Кротов и, разлив самогон, выпил, закинув голову. — Поможем! Ты работай, капитан, ищи, копай, а мы поможем!
Придвинув стул, Пичугин заглянул Кротову в глаза.
— Так выпускают же!
— Да кто? — деланно удивился мэр, ослабив галстук.
— Требенько, прокурор, все.
— Так нет же теперь Требенько, земля ему пухом, — перекрестился Кротов. — Копай, мальчик, сядут — не выпустим. Слово даю!
— Если я ещё выпью, я упаду, — признался Пичугин, когда Кротов разлил остатки. — Честно, упаду. А с прокурором поговорите? Чтобы он не мешал? А то отправит в командировку, такое уже было. — Пичугин выпил, поморщившись. — Я знал, где они коммерсанта закопали: на стройке, где фундамент заливали. А меня — в командировку на месяц. Вернулся — а там уже дом стоит.
— Позвоню, капитан, не бойся. Никаких командировок не будет, — пообещал Кротов. А в дверях, придерживая пошатывавшегося следователя, крепко сжал руку: — Не подведи, капитан, одна надежда — на тебя!
И Пичугин скатился по мраморной лестнице, словно с ледяной горки, расцеловав старуху в тапках из оленьей шкуры.
Проезжая мимо церкви, спешно построенной из серого кирпича, Каримов попросил шофёра остановиться. Он давно не ходил в храм, разочаровавшись в прописных истинах, которые бубнил в бороду его духовник, худой, гнутый жизнью в калач человек, веривший, что мир сотворён за семь дней. Священник представлял рай чем-то вроде храма, позолоченного и сверкающего, а, рисуя ад, описывал прокуренные кабаки, в которых вместо музыки раздавался скрежет зубовный, а полуобнажённые девицы, потягивающие через соломинку коктейли, были хитрые и злые, словно черти. В очередной раз слушая его проповеди, Каримов сплюнул и, не прощаясь, вышел из храма, так что священник, перекрестив его спину, зашептал молитву о спасении грешника.
