— На самом деле купается или говорить не хочет? — бормотал он, ни к кому не обращаясь.
Нервничая, Николай Григорьевич стал названивать Брежневу в ЦК. Трубку «вертушки» взял секретарь:
— Леонида Ильича нет на работе и сегодня не будет. Он заболел.
Тут Игнатов совсем разнервничался. Шагая из угла в угол, он приговаривал:
— Болеет или не болеет? Что это у него за болезнь? Нужная это болезнь или ненужная?…
Почувствовав себя лишним, я вышел.
Вернулся я в кабинет примерно через час. Игнатов сидел в кожаном кресле и умиротворенно улыбался.
— Ничего. Все в порядке. У него просто грипп. Все нормально, — сказал он. Я не понял: почему грипп у Брежнева — это нормально?… Но этот разговор
добавил к списку необычных событий, происходивших в течение последнего месяца.
Если сложить все эти мелочи вместе, получается подозрительная картина. Недомолвки, намеки, беседы один на один с секретарями обкомов, неожиданная дружба с Шелепиным и Семичастным, частые звонки Брежневу, Подгорному, Кириленко… Почему упоминается ноябрь? Что должно быть сделано до ноября?
Галюков стал пересказывать различные эпизоды, характеризующие отношения Игнатова к моему отцу: одни относились к прошлым годам, другие произошли совсем недавно.
Дурной характер Игнатова был известен всем, не была секретом и его неприязнь к Хрущеву, он не мог смириться с неизбранием в состав Президиума ЦК. И раньше Игнатов после нескольких рюмок любил поговорить в своем кругу о том, что всю работу в ЦК тянет он, остальные бездари и бездельники, а Хрущев только штампует подготовленные им решения и произносит речи…
Я взглянул на часы — гуляли мы почти два часа. Стало совсем темно. Мы повернули к машине.
Я поблагодарил Василия Ивановича за сообщение, заверил, что отношусь к его словам с полным доверием и со всей серьезностью. Пообещал, как только появится отец, сразу же пересказать ему все. На всякий случай попросил номер домашнего телефона — вдруг что-то понадобится. Василий Иванович неохотно продиктовал мне его.
— Сергей Никитич, пожалуйста, звоните мне только в случае крайней необходимости, — нерешительно сказал он. — И прошу вас ничего по телефону не говорить, только условиться о встрече. Мой телефон прослушивается, я в этом убежден. Даже проверял: не платил за телефон долгое время. По всем законам аппарат должны были отключить, а этого не сделали. Значит, меня подслушивают, — заключил Галюков.
Я опять почувствовал себя участником детективной истории — слежка, подслушивание телефонов, заговоры. Все это было непривычно, жутковато и нереально. До сего времени я жил в убеждении, что КГБ и другие службы находятся в лагере союзников. Им можно доверять, на них можно опереться. Сколько я себя помню, вокруг дома стояла охрана из людей в синих фуражках. Я всегда видел в них своих друзей, собеседников и даже участников детских игр.
