Я спал. И — одновременно — осознавал происходящее. Перед внутренним взором проносились тягучие видения. Сквозь них я видел комнату; чувствовал руку мамы, легко касающуюся лба; слышал негромкое сопение отца, который, придя на обед, немного постоял рядом…
Потом все прошло. За окном становилось все темнее. И чем дальше, тем больше я приходил в себя.
На часах — половина седьмого. Я опустил ноги на пол.
Меня мучила Жажда.
— Выспался? — ехидно поинтересовалась сестренка, когда я ввалился на кухню.
Надя сидела за столом, пила чай. Чуть поодаль — мама чистила картошку.
— Выспался, — хрипло ответил я. — Что у нас сегодня на ужин?
— Суп с фрикадельками, — откликнулась мама, поднимая свои внимательные глаза. — Температура есть?
Я придал своей физиономии максимально жизнерадостный вид:
— Нету.
— Хочешь есть — возьми в холодильнике сыр, сделай бутерброд. Чаю попей, — проинструктировала мама.
Я молча открыл холодильник. Нагнувшись, достал сыр. Отрезал от него хороший кусок и, зажав его в руке, направился в зал.
— Куда пошел?! — тут же взъелась Надька: наверное, еще дуется. — Ешь здесь!
Эх, Надя, мне бы твои заботы…
Я сделал вид, что ничего не слышал. Уединился в комнате и осторожно поднес сыр ко рту.
И едва сдержался, чтобы не запустить им о стену: вкус был просто омерзительный.
Мне нужно кое-что другое.
После краткого размышления Иннокентий Михайлович снова нарисовался на кухне:
— Мам, давай я доварю.
— Что это с тобой? — подозрительно спросила мама. — Натворил что-то? Выкладывай.
Отложив нож в сторону, она спрятала ладони между колен и приготовилась слушать.
— Что, помочь нельзя? — я проворно схватил нож.
В поисках свободного табурета окинул кухню беглым взглядом. Нашел искомое под столом, выдвинул табурет ногой и решительно уселся напротив мамы:
— Иди, отдыхай. Папа, вон, телик включил.
Это было даже удивительно: вернувшийся с работы отец не стал заходить в зал, побоявшись разбудить чадо, а смиренно дожидался в спальне, когда сын проснется и можно будет посмотреть новости со спокойной душой.
Как мало мы знаем о родительской любви.
— Что-то тут не так… — хранительницу семейного очага терзали смутные сомнения.
— Да все нормально, мам. Иди! — я махнул рукой, указывая направление.
В ответ она еще раз смерила меня недоверчивым взглядом и — наконец-то! — удалилась. Я тут же положил нож на столешницу и вытряхнул из полиэтиленового пакетика размороженный фарш. Благо, тарелка стояла здесь же — в полной боевой готовности. Сверху положил свои ладони; скомкал мясо, поднимая его над тарелкой.
