- Нет. В твоем преступлении нет осознания. Тебя на это не толкала какая-нибудь давящая социальная сила. Как же я не люблю умничать. Ты не против богатства. Никто не против. Ведь любой находится на расстоянии пяти шагов от богатства. Или так все думают. Нет. Твое преступление только в твоей голове. Ты станешь еще одним глупцом, расстрелявшим ужин, потому что, потому что...
Он посмотрел на Mk.23, лежащий на столе.
- Пули, летящие сквозь стены и пол. Это так глупо и бесполезно, - сказал он, - Даже твое оружие - фантазия. Как оно называется?
Субъект выглядел так, будто его обидели и предали.
- Что там прикреплено к предохранителю? Как оно называется? Что оно делает?
- Ладно. Я не настолько мужественен, чтобы знать все эти названия. Некоторые их знают. Например у тебя есть некоторый опыт мужественности. Я могу задумываться о будущем. Это единственное, что делает меня личностью.
- Насилие должно иметь цель.
Эрик приложил дуло своего пистолета к левой ладони, пытаясь думать четче. Он подумал о главе его отдела безопасности, лежащем на асфальте, в последнюю секунду жизни. Он подумал о других людях, безликих и безымянных и почувствовал невыносимые угрызения совести. Это чувство, под названием чувство вины, двигалось внутри него. Странно, насколько мягким казался курок под его пальцем.
- Что ты делаешь?
- Не знаю. Возможно ничего, - ответил он.
Посмотрев на Бенно он сжал курок и как раз в тот момент когда зазвучал выстрел, может на пару секунд раньше, он понял, что это был последний патрон в барабане. Но было уже поздно. Выстрел проделал дыру в его руке.
Он сидел, опустив очистившуюся от мыслей голову, и чувствовал боль. Рука будто была обожжена. Она казалась отделенной от его тела, живой в собственном небольшом пространстве. Пальцы согнулись, средний - дергался. Он подумал, что чувствует, как давление падает до уровня шока. Кровь стекала с обеих сторон руки и темное пятно, похожее на след от ожога, распространялось по всей ладони.
Из-за боли ему пришлось закрыть глаза. Смысла в этом не было, хотя может смысл и был в каком-то смысле, интуиция подсказывала, что это указывает на его концентрацию, на его прямое участие в действии ослабляющих боль гормонов.
Кажется для мужчины, завернувшегося в свое полотенце, не оставалось ничего стоящего, о чем можно было подумать. Слова и звуки сыпались из полотенца. Одной рукой он сжимал вторую, неподвижную.
Была боль и было мучение. Он не был уверен, страдал ли сам, но точно знал, что Бенно страдает. Эрик смотрел, как он приложил холодный компресс к раненной руке. На самом деле компресс не был холодным, да и компрессом это назвать было нельзя, но между ними возникло безмолвное согласие называть это компрессом, так как само слово имело смягчающий боль эффект. Эхо от выстрела электричеством вибрировало в его запястье и предплечье.
