Группа пухленьких пожилых католических монашек произносили молитвы вслух. Появились учителя школы, где учился Фез.
Его голос быстро бормотал что-то на урду, затем перешел на английский, и музыку пронзил крик одной из участниц аккомпанирующего хора. Это был крик восхищения, эйфории и чего-то еще, что невозможно выразить словами, чего-то запредельного. Весь смысл превратился в ничто, осталась только харизматичная речь, где слова неуклюже следовали друг за другом, без ударных или женских голосов. В конце концов голос затих. Люди подумали, что все закончилось. Они дрожали и были истощены. То, что Эрик хотел оказаться без гроша, здесь казалось осмысленным и благословенным. Внутри него не оставалось чувств, кроме исключительного спокойствия, безразличной обреченности и свободы.
Потом он задумался над собственными похоронами и почувствовал себя жалким. Не учитывая охранников, которых у него было трое, а у Феза - четверо. Какие элементы надо комбинировать, чтобы соответствовать тому, что происходило здесь? Кто придет смотреть на его труп? Люди, которых он сломал, которые злы на него. Люди с плакатов, которым только и надо позлорадствовать над кем-то. Он станет мумифицированным телом, над которым все будут издеваться.
Мысли о всех этих плачущих людях вызывали уныние. Здесь проходил спектакль, которым он точно не мог управлять. И похороны еще не закончились.
Потому что вышли дервиши, будто призванные тихим звуком единственной флейты. Это были тощие мужчины в туниках, широких юбках и зеленоватых, длинных, цилиндрических колпаках без полей. Они медленно крутились и вертелись, раскинув руки и слегка подняв головы.
Теперь хриплый голос Брута Феза, без музыкального сопровождения, читал медленный рэп, которого Эрик никогда прежде не слышал.
Парень думал, что он может быть мудрее системы.
Все делал по-своему, уличным принцем считал себя,
Но его мудрость не затрагивала сложные темы.
Никогда не говори того, чего не говорили до тебя.
Молодой танцор брейк-данса, привлекающий к себе опасности улицы, его аресты и избиения, танцы за милостыню на платформах метро, его стыд строчка за строчкой, женщины в блестящих колготках, недосягаемые, а потом момент истины.
Нить рассвета, будящего восток,
Ведет к рыданиям раскрывшихся душ.
Его видение суфийских традиций, борьба за то, чтобы стать не простой попрошайкой, а попрошайкой рифм, читающим бессодержательный рэп (так он его называл), учащим языки и традиции, которые были для него естественны, а не закованным в тайну и чуждость, с благословением, вырезанным на коже.
