Какое-то время, я не мог отвести взгляд от тела. Посмотрев внутрь его рта, я пытался разглядеть гниль. Именно тогда я и услышал тот звук из его горла. Я даже ждал, что он заговорит со мной и был бы не против поговорить еще немного. После всего, что мы сказали в течение длинной ночи, я понял - у меня еще есть что сказать. В моем разуме рождались интересные темы. Темы одиночества и человеческого изгнания. Кого мне ненавидеть, если уже никого не осталось?
Комплекс был мозговым центром фирмы. Именно туда я и позвонил со своей пустой угрозой. Я знал, что они интерпретируют мои слова как особые знания бывшего сотрудника и скорее соберут информацию о таковых. Для меня этого было достаточно. Я называл им их собственные имена, даже девичьи фамилии матерей некоторых во время великолепных словесных выпадов, в деталях описывая все обычные мероприятия. Я был в их мозгах, установив контакт. Мне не пришлось нести эту ношу в одиночку.
Я тащил письменный стол по тротуару, через аллею и вверх по ступенькам. Дело требовало подготовки. Мне понадобилось два дня чтобы совершить задуманное.
Я никогда не чувствовал разницу между ребенком и взрослым, мальчиком и мужчиной, потому что никогда сознанием не был ребенком и чувствовал себя таким как всегда.
Я писал ему письма после того, как меня выпустили, но перестал, из-за того, как жалко это выглядело. Так же, я знал, что в моей жизни должно быть что-то жалкое, но заставил себя прервать связь. Результат был не в том, чтобы он увидел эти письма. Он конечно же их не видел. Зато видел я. В этом и был результат для меня - писать их и видеть. Так что представьте, насколько я был удивлен, что мне не пришлось выслеживать и преследовать его. Хотя мне все равно не удалось бы это сделать. Я был бы подавлен противоречащими силами внутри меня - заслуживает он смерти или нет.
Что бы я не говорил им по телефону и насколько быстро они бы не собрали информацию, как они могли выследить где и как я живу?
У меня нет ни настенных ни наручных часов. Теперь я думаю о времени по-другому. Я думаю о своем личном временном диапазоне, вместо всех этих многочисленных номеров, обозначающих время на земле, число звезд, беспорядочные световые года, возраст вселенной и все такое.
Мир должен значить что-то. Что-то недоступное. Но нет ничего недоступного. Мои короткие дни превратились в световые годы. Поэтому мне приходится делать вид, что я кто-то. Поэтому, делая записи на этих бумагах, я чувствовал себя никем. Не знаю, возможно все это написал не я, а тот, на кого я так хочу быть похож.
