образом превращалась в недоверие к нему в гегемонистской
системе.
64
Пока я заканчивал свою тираду на тему вкуса, другие сту-
денты в аудитории шумели и смеялись надо мной. Они были
рады разоблачить маскировавшегося до сих пор гегемониста —
высокомерного идиота, придерживавшегося старых иерархиче-
ских различий, каким может быть только американец.
— Как дела в «Нью-Йоркере»? — спросила меня мать на следую-
щий день.
Я заметил, что это было одним из важных достижений
«Нью-Йоркера» Тины Браун: она определенно вернула журнал
в сферу интересов моих родителей, хоть и маргинализировав
при этом их стиль жизни. То, что у них был внутренний источ-
ник информации о том, что происходило в активно обсуждаемом
«Нью-Йоркере» Тины, повышало их статус в своих кругах. Надо
признать, что все обожают слухи, и Шум, как только ты в него
попадаешь, гораздо интереснее соблюдения формальностей.
И все же мать волновалась, что в Нью-Йорке я не получаю
достаточно культуры. Когда я в послед ний раз был в театре?
Может, полгода назад. В опере? Пожалуй, несколько лет назад.
— Но я хожу в кино, — сказал я.
Я не сказал ей про ночные концерты в клубах и гангста-рэп в
моем плеере. К чему расстраивать бедную женщину?
В детстве именно мать отвечала за наше культурное образо-
вание. Например, она ездила со мной на дневные детские орке-
стровые концерты в Филадельфию. (Мой отец достиг культуры
во французском смысле этого слова, то есть «окультуренного»
состояния, но все, располагающееся в границах немецкого поня-
тия Kultur, — величайшие художественные, интеллектуальные и
религиозные достижения цивилизации — не было ему ни инте-
ресно, ни полезно.) Мне досаждало, что по субботам приходится
ездить на эти концерты, вместо того чтобы поиграть с друзьями
65
в футбол. И все же, сидя в полутьме концертного зала на крас-
ных бархатных сиденьях, от которых мои ноги потели и чеса-
лись, и слушая, как молодой дирижер Сейджи Озава, недавно
назначенный руководителем Бостонского симфонического
оркестра, рассказывал о музыке, которая только что была испол-
нена, я понимал, что представляет собой элитарная культура.
Я ощущал ее высокую серьезность и неотразимую тайну, откры-
тую для всех, но постижимую только немногими, «элитарным
сообществом, довольно снобистским, но к которому мог присо-
единиться любой, кому эти странности интересны», как напи-
сал Дуайт Макдоналд. Это отличалось от, скажем, поп-музыки
на радио. Но в чем была разница?
Увы, все попытки матери раздвинуть мои культурные гори-
