чае, в использовании Уильямсом новой идеологии было гораздо
больше нюансов, чем у большинства его последователей, и, узнав, что он будет читать лекцию, я решил, что, наконец, пора
посмотреть, что это за Окс фордский литературный союз.
Уильямс начал свой семинар с любовных романов девят-
надцатого века — едва ли не самой ранней и продолжитель-
ной формы массовой литературной культуры. Он обратился к
аудитории с вопросом, по каким стандартам следует оценивать
эти книги и какие критерии качества к ним применять. Послу-
шав несколько реплик, я поднял руку и предположил, что
единственным критерием для этих книг будет вкус. В том, что
я сейчас считаю вкусом среднего класса (а тогда считал един-
ственно возможным вкусом), индивидуальный вкус человека
зависел от изученного им канона. Вкус был моим культурным
63
капиталом, сгущенным до состояния сиропа. Обладая преиму-
ществом такого вкуса, можно было с уверенностью оценивать
любовные романы: язык был штампованный, сюжеты неинте-
ресны, мораль банальна. Короче, это были плохие книги.
Справа от меня сидел студент, которого я раньше видел в
библиотеке. Сейчас, когда он смотрел на меня, я почувствовал
всю силу его презрения: вот еще один тупой американец, на лбу
у которого написано: «Гегемония».
— Как ты смеешь болтать о вкусе, когда в мире есть люди, которым нечего есть? — закричал он.
Даже четырнадцать лет спустя, идя по тихим не ос ве щен-
ным коридорам погруженного в темноту родительского дома, я вздрогнул от желчности его обвинений. Я снова пытаюсь за-
щитить себя, применив l’esp rit de l’escalier, и говорю, что есть два
типа вкуса — вкус к приятному и вкус к прекрасному, и вспоми-
наю серьезность, с которой Кант относился к этому делению.
По Канту, человек вкуса может делать адекватные суждения
только с полным желудком («Установить, кто обладает вкусом, а кто им не обладает, можно только тогда, когда удовлетворе-
на потребность»). Но этот аргумент уступает по своей силе по-
зиции моего оппонента, согласно которой никто не имеет пра-
ва выносить суждения, пока другие люди голодают. Ведь вкус
основывался прежде всего на привилегии. В том, что культур-
ные арбитры прошлого обладали привилегиями, не было ни-
чего удивительного. Удивительно было бы, если бы они ими не
обладали. Но для этого студента привилегия уже сама по себе
была достаточной причиной, чтобы подозрительно относить-
ся к культурному арбитру. Незаинтересованность, гарантиро-
вавшая доверие к последнему в системе Канта, естественным
