же, слишком большую нагрузку на сердце. В последние годы
проблемный митральный клапан вызывал у матери одышку, которая теперь начиналась всякий раз, стоило ей подняться на
три-четыре ступеньки. Доктора сказали, что, если не сделать
операцию, мать станет инвалидом. Но она была уверена, что не
перенесет операцию.
60
В конце концов, обсудив все с нами, мать решилась на опера-
цию по замене клапана в одной из клиник Кливленда. Опери-
ровал ее доктор Косгроув, лучший специалист по таким опера-
циям в стране, как заверил нас отец. Он надеялся использовать
новую технологию, при которой делается лишь восьмисанти-
метровый надрез, но выяснилось, что хирург не может полу-
чить доступ к клапану при таком разрезе из-за шрамовой ткани.
В конце концов, ему пришлось вскрыть грудную клетку.
Мать пережила операцию и начинала выздоравливать, но в
ней что-то изменилось. Если раньше она была уверенной в себе, решительной и смелой, то сейчас у нее по ночам начались при-
ступы паники. Она думала, что причина в слишком позднем
ужине, и мы ужинали раньше, но приступы паники повторялись.
Однажды я попытался заговорить с матерью об этом, но выясни-
лось, что разговор об этом вызывает у нее еще большую панику.
Я допоздна читал в библиотеке, потом вслушался в тишину, нарушаемую лишь тиканьем часов из позолоченной бронзы.
Я встал и в носках прошел по темным комнатам. Мое понима-
ние культуры дома, это неоклассическое разделение на первый
и второй этажи, было как-то связано с этим конкретным домом, в котором я вырос. В нем было много мебели красного дерева
эпохи регентства, массивных часов и несколько обюссонских
ковров. Комнаты выглядели элегантно, но не роскошно, хотя
о них нельзя было сказать: «Мы слишком культурны, чтобы об
этом заботиться». Мой отец слишком близко сталкивался с
реальной убогостью, чтобы погрузиться в нее самому. Наш дом
был квакерской фермой восемнадцатого века, и его примитив-
ная архитектура не способствовала украшениям. Картины на
стенах были не слишком ценны, но и не плохи; они занимали
свое место с достоинством. Некоторые из них были портретами
семей девятнадцатого века, которых уже никто не помнил. Отец
61
купил большинство из них на аукционе много лет назад. Был
среди них и испанский семейный портрет в стиле Гойи. Кажу-
щиеся мертвыми глаза ребенка, отворачивающегося от груди
матери, похожей на мадонну эпохи ренессанса, вызывали у меня
немало кошмаров в детстве.
Это был стиль гегемонии: вкус как власть, притворяюща-
