меня тогда в ярость.
Я ушел улыбаясь — в большей или меньшей степени — и
через семь месяцев был этому рад. 30 июня 1992 года одна зна-
комая, с которой я когда-то пересекался, работая над статьей
для Vanity Fair, позвонила мне и сказала, что якобы Тина Браун
станет редактором «Нью-Йоркера» вместо Готтлиба. Я ска-
зал, что этого не может быть. Вокруг Тины всегда ходило мно-
жество слухов, но все они так и оставались слухами. Слухи были
чем-то вроде оппортунист
ской инфекции, процветавшей в
окружении Тины. Она не могла быть назначена редактором
«Нью-Йоркера» потому, что в системе «высокого» и «низкого», в которую я тогда еще верил, «Нью-Йоркер» был всем тем, чем
Vanity Fair не был.
44
В тот вечер я впервые серьезно задумался о концепции Шума.
Я почти ощущал его в воздухе, как перемену погоды. Мои роди-
тели услышали новость по радио, и отец тут же мне позвонил:
— Ну, что, получается, я дал тебе неплохой совет? — сказал он
мне.
Один ноль в пользу отца.
Встав у руля «Нью-Йоркера», Тина встретилась по очереди со
всеми авторами. Это был если и не медовый месяц, то, по край-
ней мере, месяц неформальных встреч с журналистами, столь
любимыми президентом Клинтоном. Моя аудиенция была
за планирована на конец месяца, и это было не слишком хоро-
шим знаком. Я очень нервничал в тот день в лифте, поднимаясь
на семнадцатый этаж. Одна из причин могущества Тины состо-
яла в том, что ее внимание было трудно заслужить. Это был еще
один ее дар как редактора, чем-то близкий к инстинкту. Она
олицетворяла собой современного читателя, который посто-
янно отвлекается и которому быстро все наскучивает, — того
читателя, за которого «Нью-Йоркеру» предстояло бороться. В ее
присутствии ты чувствовал, что должен максимально эффек-
тивно использовать свое время. У меня это получалось не слиш-
ком удачно.
Я провел предыдущие шесть месяцев, работая над боль-
шой статьей по заказу Готтлиба, предварительно озаглавлен-
ной «Человек, который изобрел стеклоочиститель». В ней
должно было быть много материала о патентном законода-
тельстве, любопытные истории об эксцентричности изобре-
тателей, о теории изобретения, а также кое-что интересное о
Томасе Джефферсоне и истории патентов в Америке. Я подо-
зревал, что ничто из этого не заинтересует Тину. (Так и оказа-
лось. Ее вердикт по поводу статьи был таким: «Слишком много
45
про прошлое, слишком мало про настоящее».) Но на встрече со
мной Тина держалась дружелюбно, стараясь показать, что заин-
