мусора. Если люди Тины объясняли это потребностью в раз-
нообразии, то я объяснял это элементарным отсутствием
стандартов.
Незадолго до окончания моего годового контракта я присут-
ствовал на рождественской редакционной вечеринке, которая в
тот год проходила в клубе «Скай» в небоскребе «Пан-Ам». Я как
раз трудился над статьей, не получавшейся скорее по моей вине, чем по вине Тины. Но я был раздражен и зол из-за плохого взаи-
мопонимания с Тиной. Увидев меня на вечеринке, она протянула
мне левую руку, как будто для поцелуя, но я попытался ее пожать.
Получилось неловко, так почему-то всегда получалось с Тиной.
Чувствуя, что все летит к чертям, я быстро напился. Мне
стало на все наплевать, и, наткнувшись на одного из журна-
листов, я начал громко объяснять ему, что за дерьмовый жур-
нал Vanity Fair. Я рассказал ему, что при редактировании моей
последней статьи из нее убрали все самое интересное, упростив
ее до уровня какого-то гипотетического читателя, которого я
терпеть не мог. Этот журналист, который был старше меня, слу-
шал потягивая виски и время от времени нетрезво кивал. Он
когда-то подавал большие надежды, но растратил свой талант, занимаясь халтурой. Он уже был здорово пьян, и его приятное
умное лицо, которое он обращал к миру, завоевывая доверие
даже тех, кто не должен был ему доверять, раскололось, как лед, обнажив горечь. Когда я закончил свои жалобы, он сказал: «Да, я раньше чувствовал то же самое. Но я это преодолел. И ты тоже
преодолеешь».
43
Эта рождественская встреча с призраком будущего оказа-
лась для меня решающей: я уволился. Уж лучше, в конце концов, стать адвокатом, чем писать для Vanity Fair. Тем вечером, идя
домой пешком по замерзшим улицам в надежде протрезветь, я
решил, что снова буду писать внештатно для «Нью-Йоркера».
Зарабатывать я буду, конечно, намного меньше, зато буду писать
о серьезных вещах для журнала, где ценят качество, а не плавать
в поп-культуре, как сейчас.
Я сказал родителям о своем решении на рождествен-
ском ужине, спровоцировав семейный скандал. Защищаясь, я выкрикивал отцу страстные лозунги о творческой свободе, а мать плакала на кухне. Скандал возник не из-за моего реше-
ния уволиться: отец понимал, что Vanity Fair был ниже в куль-
турной иерархии, чем то, к чему должен был стремиться его
сын-журналист. Спор возник из-за того, должен ли я сказать
Тине о подлинной причине ухода, о том что журнал — дерьмо.
«Уйди от них улыбаясь», — сказал отец. И эти его слова привели
