нено чувством и страстью, понимаете, и негативной и позитив-
ной. И считается, что женщины не должны его употреблять, поэтому я употребляю его так часто, как только могу».
Роль Роузэнн в подготовке спецвыпуска была чрезмерно
раздута в «Нью-Йорк обсервер», который журналисты «Нью-
Йор
кера» заинтересованно читали, чтобы узнать последние
новости о других отделах своей же редакции, и публика сдела-
ла вывод, что Роузэнн будет «редактировать» женский выпуск.
Это привело в недоумение многих читателей, для которых со-
блюдение четкого различия между Роузэнн и «Нью-Йоркером»
означало сохранение их собственного места в культурной ие-
рархии. Эта новость также позволила «Нью-Йорк таймс» про-
вернуть трюк в стиле старого «Нью-Йоркера» — Морин Дауд
написала в своей желчной колонке: «Есть что-то неприятное в
этих попытках превратить раблезианскую скандалистку в иде-
ал феминизма».
Во время истории с Роузэнн уволилась журналистка Джа-
майка Кинкейд, заявив в интервью «Ньюс
уик»: «Посадите
меня в одну комнату с великой журналисткой, и я буду пол-
зать перед ней на коленях. Посадите меня в одну комнату с Роу-
зэнн, и меня вытошнит». Это спровоцировало Эллен Уиллис,
«агента» старого «Нью-Йоркера», пошутить в комментарии
40
для Village Voice: «Посадите меня в одну комнату с Джамайкой
Кинкейд, ползающей на коленях перед великой журналисткой, и меня вытошнит». Иэн Фрэйзер прислал заявление об уходе
по факсу из Монтаны, а потом дал интервью Морин Фрили из
«Лондон обсервер», в котором было несколько великолепных
перлов. «Она (Тина Браун) принесла в страну понятие “болта-
ющие классы”. Когда я первый раз услышал это определение, то подумал: о, черт! Подождите-подождите, я не хочу принадле-
жать ни к какому болтающему классу. Я лучше буду чернорабо-
чим». А вот еще одна фраза из того интервью: «Она сказала мне, что Роузэнн очень умна и оригинальна и что это нормально, если талантливый человек одновременно является и немножко
монстром. И я возразил ей: “Знаете что, Тина? Я тоже немножко
монстр. И я не собираюсь лизать задницу другим монстрам”».
Больше тридцати журналистов старого «Нью-Йоркера» рань-
ше или позже покинули журнал при Тине. Имена, ставшие си-
нонимами хорошего вкуса, остроумия и спокойной элегантно-
сти, были наспех накорябаны на картонных ящиках, в которые
они складывали свои вещи, уходя из редакции. Некоторые уво-
лились со скандалом, но большинство ушли печально и тихо, ис-
пытав жуткий страх оттого, что не попали в ближний круг вни-
