Звуки медной туранской трубы – длинной и прямой, точно копье, с раструбом, похожим на колпак звездочета, – странны, диковинны для слуха жителей иных земель.
Они своеобразны и необычны.
Они не тягучи и напевны, как зов охотничьего рога, их перепады отрывисты, грубы, настойчивы.
В них стремительная краткость грохочущих барабанов, громыханье грома, напряженно колеблющийся львиный рык. В них рокот бурь, мерный шаг верблюдов, ритм самозабвенно притоптывающих ног, обутых в косматую меховую обувь. От них по коже проходит мороз, на глазах закипают слезы.
Это гортанный рев, вселяющий страх и тревогу.
Это гневная песнь жарких пустынь, караванных троп, тесных улиц и людных площадей.
Это боевой клич Турана, умеющего не только терпеть, но и разить.
Грозный голос трубы заставил Бахтиара очнуться. Перед ним сидели Джахур и Мехри. Она спросила:
– Как ты очутился на дамбе?
– Ушел из дворца.
– Почему?
– Душно.
– А жена?
– Оставил.
– По какой причине?
– Устал.
– Почему был голым?
– Скинул одежду, чтоб не мешала бежать.
– Отчего бежал?
– Задержать пытались.
– Зачем?
– Любят. Жить без меня не могут.
– Так… – Мехри и Джахур переглянулись, уставились, точно гадальщики – в белые чаши с темным зельем, в глаза Бахтиара, стремясь проникнуть в скрытые думы, представить события этой недоброй ночи. Проследить каждый шаг Бахтиара от дворца к черной лачуге.
И поняли многое.
– Где собака? – спросил Бахтиар.
– Прогнали.
– Что? Эх, люди! Ведь она… спасла меня.
– Не она, – заметила Мехри.
Взгляд Бахтиара упал на крепко сомкнутые руки женщины, перекинулся на объемистую ладонь Джахура, скользнул к двери.
– Жаль все-таки бедную. У нас с нею один путь.
– Нет! – резко сказал Джахур. – Путь бродячей собаки – страшный путь. Ты человек. У тебя иная дорога.
– Она была не такой, как другие. Не из стаи. Ходила в одиночку.
– Тем хуже. Это – оборотень.
Труба звала. Она гремела в голове и в легких, отдавалась в сердце, возбуждая мозг и кровь. Крутые волны звуковых колебаний – мощных, напористых, внятных, как человеческая речь, – вытесняли мелкую дрожь, колебаний душевных, унося прочь остатки сна, чад дворцовых жаровен, яд лживых слов, муть глухих сомнений.
Бахтиар внимательно огляделся вокруг, заново узнавая глиняный очаг в углу, закопченные балки потолка, стены косые, земляной пол в старых выбоинах. Родное гнездо. Он вернулся домой. Ты у себя, Бахтиар. Ты у своих.
Сотник вздохнул. Прерывисто, судорожно. Глубоко и облегченно, полной грудью, со слезами на глазах. Так, расслабленный, в холодном поту, переводит дух человек, который только что очнулся от жутких сновидений. Очнулся, жадно осмотрелся, увидел знакомые лица, ниши в стене, утварь в них – и с радостью убедился, что беда, слава богу, случилась с ним во сне, а не наяву.
