Делиться этими соображениями со своим спутником я, естественно, не стал. И всё же меня мучило смутное ощущение, что разговор не завершён. Были в этой истории некоторые детали, казавшиеся мне, старому ослу, не совсем понятными.
Например — почему Игорь так строго засекретил всю информацию о покушениях?.. Что да, то да — некоторые нюансы этих занятных случаев и впрямь рисковали навести особо головастых россиян на кое-какие размышления и выводы, не слишком полезные для нынешнего режима. Но, с другой стороны — если как следует всё подлакировать, очистить от лишних деталей, оставив на виду лишь голый факт покушения — разве он не поднял бы ещё сильнее престиж власти?..
А потом — блестнуть успешно раскрытым заговором, выволочь негодяев обнажёнными на Лобное Место, продемонстрировать их разъярённой толпе, которой, в конце концов, всегда нужен какой-никакой враг!.. Испытанный приём, к которому предшественники Кострецкого испокон веку прибегали для укрепления порядка. Почему же теперешний им не воспользовался?..
Всё это, конечно, меня не касалось. Я не привык лезть в чужие, да ещё и государственные дела. Но странно: чем ближе мы подходили к моему особнячку, чем ярче пространство вокруг озарялось таинственным голубым свечением (к моей радости, едва мы вышли на лужайку, как повсюду зажглись растущие прямо из земли фонари-цветы, фонари-вазоны), чем больше, одним словом, возрастали мои шансы остаться после нынешнего разговора целым и невредимым — тем сильнее меня беспокоил этот праздный, в общем-то вопрос; и, когда мы, наконец, вступили на террасу, где круглые колонны, словно огромные подсвечники дымчатого розоватого стекла, источали особенно нежный и уютный свет, я не выдержал — и задал его своему спутнику.
Я был почти уверен, что тот рассердится, — признаться, я был так зол на этого мучителя, совратителя и болтуна, что даже хотел чем-то достать его. Но Игорь ничуть не обиделся, а, напротив, посмотрел на меня сочувственно-понимающе:
— Видите ли, — миролюбиво произнёс он, — мы не хотели создавать прецедент. Нехорошо, чтобы у кого-то появилась хотя бы мысль о том, что кто-то хотя бы теоретически может покушаться на Бессмертного Лидера.
Больше я не сказал ничего. Я понял, что он прав. Только сейчас я с ужасом осознал, что и меня самого, человека законопослушного и мирного, от известия, что такие смельчаки всё-таки нашлись, охватила тайная радость.
