Единственная проблема была в том, что ее уже не было рядом. Она что-то услышала, и он услышал тоже, что-то закричал Бак, ветер скрежетал по стеклу, вздымался как привидение и безмолвно исчезал в черной дыре прихожей. С минуту Джон глядел вокруг себя, прислушиваясь к малейшим звукам. Снег постукивал по крыше, по водосточному желобу, по оконной раме. Постанывала во сне собака. Он рассеянно взглянул вниз, увидел книгу на коленях, перевернул страницу, на которой остался след его руки, и вновь погрузился в чтение.
Я никогда не стремился стать отцом – для меня достаточно было того, что я был отцом для своих родителей, ставших детьми, и я поклялся, что никогда не повторю этот опыт. Соня испытывала те же чувства, и мы всячески предохранялись, чтобы избежать зачатия, особенно когда она начала молодеть и обнаружила, что у нее возобновились месячные. Я стал свидетелем того, как моя собственная любимая мать уменьшилась до размера куклы, перчатки, желудя, до некой субстанции, в которой никто кроме ученого с мощным микроскопом не смог бы ничего распознать, и сама идея отцовства, мысль о маленьких детях, младенцах приводила меня в ужас.
Но что мне было делать? Я любил Соню всем своим существом, и я поклялся перед Создателем и отцом Бенитес, что я буду помогать ей в болезни и в здоровье, как в старости, такие молодости. Это был мой долг и моя обязанность ухаживать за ней в пору, когда она не сможет более ухаживать за собой сама, некоторые сказали бы, что это моя привилегия, и, вероятно, так оно и было, но это не сделало меня менее несчастным. Итак, вы понимаете, неизбежное произошло, и она стала ребенком, моя Соня, малышка, пронзительно орущая, испытывающая колики, с широко открытыми глазами, жадно сосущая молочную смесь из бутылочки и ревущая ночи напролет, испуская от гнева и нетерпения текущие по уродливым красным щекам миниатюрные потоки слез.
– Соня, – кричал я. – Соня, освободись от этого! Ты знаешь, я сейчас приду, я знаю, ты понимаешь меня, просто перестань кричать, прекрати сейчас же!
Но, конечно же, она не переставала. Да и как она могла? Она была лишь ребенком – восьмимесячным, шестимесячным, двухмесячным. Я держал ее на руках, мою возлюбленную, мою Соню, и видел, как она день ото дня становится все меньше и меньше. Я поднимал ее, держа за голые лодыжки, как если бы она была ободранным кроликом, готовым для жарки, и клал ее на чистый подгузник, подтерев все ее интимные места и крошечную расселину, которая когда-то была моей радостью и моей, жизнью.
