Что-то заклубилось в мозгах полицая. Задумался полицай.
- Где отвертка? - спросил Митя.
- Отвертку Виктория в зонтике унесла. Вика-Смерть. Вы ее знаете, - поторопился я укрепить его подозрения. - Я ей зонтик отверткой распорол. Там и застряла.
Слова мои были встречены дружным ржанием. Даже босой татарин усмехнулся.
- Здоров ты, святой отец, пули отливать, - у Могилы на глазах от встряски слезы выступили. - Мы-то ее знаем. Тебя бы уже на кладбище с фонарями искали, если бы ты плюнул рядом с ней.
- Ладно, - Митя открыл бумажник размером с кожаную думку. - Нет орудия преступления, нет и состава. Хотя оговор, конечно, тоже карается.
- Отмолим, - заверил его Могила, доставляя на стол пачку замусоленных ассигнаций, перекрученный резинкой. - Всем орденом на коленях отстоим перед святыми угодниками.
- За Агеева пятьдесят ярославских, - полицай отсчитал из бумажника стопку тысячных купюр.
«Бабок он таких не имеет, - полезли у меня досадные мысли в виду Митиных барышей. - Тоже охотник до представлений. Все спектакль. Еще следствие развел, гадюка. «Крестовая отвертка, часовая». Скучно им что ли, гаерам?».
- Сто тысяч за Филиппова, - Могила подтолкнул пальцем свою финансовую пачку.
- Отвечаю, - поразмыслив, полицай отсчитай из бумажника дополнительные деньги. - Глухих, заворачивай костыли варить. Прими ставку.
- А ты, Перец, присмотри за капелланом, чтобы святой отец народ не смешил на Княжеской. Самогона выпейте, - наказал Могила унтеру.
Оба игрока, покинувши кают-компанию, вышли из трюма.
- Куда это они? - я обернулся к Перцу.
- На площадь. За экзекуцией проследить. Там сегодня крутой замес. Филиппов с подельщиками будет резаться у Позорного столба. Сечешь, какие деньжищи?
Унтер с завистью ощупал взглядом груду банкнот, прибираемых татарином со стола, и, затем, потащенным куда-то вглубь трюма. Герман вскоре обернулся со связкой лука на шее, тремя заварными чайниками, стопкой пиал, и банкой расчлененного лосося. Татарин обстоятельно расставил пиалы и заварил в них самогон.
- За погружение, - Герман поддел вилкой кусок лосося, выпил и закусил.
- Почему не за всплытие? - также выпив, я присмотрелся к татарину.
- Казейник погружается, - отвечал Герман, рассекая перочинным лезвием луковицу. - На подводном буксире будем плыть. Пузыри будем пускать.
- Насчет пузыря, - Перец встал, раскачиваясь, как перевернутый маятник. - Чтоб тихо здесь. Кто из катера сунется, попишу.
