— Вареные бобы? — воскликнул он. — Дай что-нибудь другое, ради Аллаха, о Умм-Хашим![13]
Не взглянув на него, Заннуба встала и отправилась на кухню.
— Есть и другое блюдо, — бросила она, выходя из комнаты.
Все в ожидании притихли.
Ханфи сел на свое место возле Мабрука и некоторое время молчал, надеясь, что кто-нибудь заговорит. Наконец он откашлялся, поправил очки и стал по очереди вглядываться в лица своих родичей. Настроение братьев удивляло его, и ему хотелось узнать причину их странного поведения.
— В чем дело? Что случилось с народом?
Никто не шевельнулся и не потрудился ответить. Наконец Мабрук повернулся к Ханфи и тихо, многозначительно произнес:
— Скажу без шуток, народ перессорился.
— Перессорился? — удивленно спросил Ханфи. — Кто с кем?
— Все! — кратко ответил Мабрук.
— Все? Но почему? Что случилось, да не простит им Аллах?
— Без шуток, все! — ответил Мабрук. — Видно, ссориться всем сразу очень весело!
Ханфи был заинтригован.
— Но из-за чего же они поссорились? — спросил он.
Мабрук не ответил. Бросив быстрый взгляд на других и убедившись, что все безмолвствуют, он тоже погрузился в молчание. Сколько ни приставал к нему Ханфи, подталкивая его локтем и подмигивая, чтобы заставить заговорить, слуга молчал и только вращал своими большими глазами, переводя их с одного на другого. Потеряв всякую надежду добиться чего-нибудь от Мабрука, Ханфи отвернулся от него и пробормотал:
— Удивительно, клянусь Аллахом!
Тщетно старался «председатель» вызвать братьев на разговор. В конце концов ему все это надоело, и он молча принялся за еду.
Вскоре вернулась Заннуба. Одного взгляда острых глаз Мабрука было достаточно, чтобы узнать, что лежит на блюде, которое она принесла.
— Гусиная ножка пожаловала! — громко объявил он.
Ханфи театрально воздел руки к небу и воскликнул:
— Не может быть!
Быстро вскочив, он поправил сползшие на нос очки и взглянул на блюдо.
— Все ясно! Да, такова печальная истина, молодые люди!
И, став в позу, он торжественно провозгласил:
— Ее величество гусиная ножка!
Все подняли головы и, увидев надоевшую еду, переглянулись, а затем устремили глаза на Абду, словно спрашивая, каково его мнение и как он намерен поступить. Ведь сегодня он особенно не в духе.
Но Абда не шевельнулся. Он подождал, пока Заннуба поставила блюдо на середину стола, потом поднял глаза и долго молча смотрел на него. Вдруг он, словно коршун, схватил гусиную ножку, подбежал к окну, выбросил ее на улицу и так же молча вернулся на свое место.
