Дарованный выходной Илью не слишком обрадовал. Он просто не знал, куда себя девать.
Зато Тамара Сергеевна была счастлива и решила сделать этот день праздником во всех отношениях. Спала она до одиннадцати, кофе с молоком долго пила сначала на кухне, а потом, спохватившись, в постели.
К обеду она после долгих колебаний отважилась пожарить картошечки. Вообще-то она постоянно худела и гордилась каждым съеденным огурцом. Много раз она начинала новую жизнь, сгрызая на завтрак яблочко или морковку, которая, как назло, всегда попадалась несладкая. Но после яблок мучительно хотелось когда пражского тортика, когда краковской колбаски, когда сырку эмменталь. А по выходным после долгой борьбы и сомнений почему-то всегда побеждала жареная картошка.
Предвкушая запретную радость, Тамара Сергеевна стала вспоминать самые теплые слова, какие только можно зарифмовать. Эти слова она прицепила к хвосту юбилейного стиха про Аллу Кавун. Затем она со спокойной совестью улеглась на диван, чтобы посмотреть дневной повтор вчерашней серии из жизни Барахтиной. Накануне слишком долго пришлось драить кабинет Алима Петровича, и Тамара Сергеевна с Ильей приплелись домой, когда по телевизору шли уже какие-то полуночные мультики для неспящих малышей-невротиков.
– Илюша, ты куда? – спросила Тамара Сергеевна с дивана. – Погоди! Ты в курсе, что Барахтину похитили?
– Да? – равнодушно отозвался Илья из коридора.
Он как раз натягивал шапочку на брови. Кого именно похитили – знаменитую землячку-актрису или ее героиню – он не понял, но все равно остался холоден к новости.
– Ее держат в подвале, а за освобождение требуют миллион евро, – сообщила Тамара Сергеевна.
Значит, все-таки похитили героиню – за саму Барахтину миллиона не выручишь.
Когда Илья сказал что-то подобное вслух, Тамара Сергеевна возмутилась:
– Ты все-таки, Илюша, черствый. Вылитый Бочков! Если ты не сопереживаешь явлениям искусства, то и в жизни никому сопереживать не будешь. Я начинаю за тебя беспокоиться! – И она скорбно покачала головой.
Черствый Илья понуро вышел во двор. Дождя вроде бы не было, но асфальт выглядел мокрым, а небо кляклым. В тот день краски и радости все до единой покинули город Нетск, оставив лишь серость и скуку. А в сердце доблестного Альфила торчала длинная предательская стрела. Там, где эта стрела прочно засела, болело, ныло и сладко жгло. На игле была надпись – возможно, рунами – «Тара».
