Семь месяцев саксофона | страница 10
– Испугался? – прокричал рот. – Я страшная, да?
Мне стало не по себе.
– Мама, чем помочь тебе? – спросил я.
Безобразная улыбка не исчезала; я закрыл глаза и поцеловал в бескровную щеку.
– Когда-то я была молодая… – проговорила мама.
Я ушел в ванную за расчёской…
***
Стреловидный указатель с надписью: «Лечебница для душевнобольных». На пригорке ворота, за которыми постройки и двор со скамейками. Я пришёл к женщине, которой нужны Шопен и водка, но которая сама не нужна никому, кроме меня и ещё человеку, похожему на колдуна. Я знаю: Колдун пробирается к маме по вечерам.
***
На заднем сиденье бутылка с пивом и свёрток – мамины туфли на высоком каблуке. Беру их с собой на случай, если маму вдруг выпишут, и, кроме того, мне нравится опускаться на колено, чтобы обуть маму. Когда мама прохаживается по больничному двору в почти новых туфлях и страшно мятом халате – это, по-моему, потрясающее зрелище! «Может быть, выпишут сегодня?» – думаю я и, достав из «фиата» свёрток, подхожу к раскрытому окошку, за которым горбатенький человечек уплетает бутерброд с яичницей. Ротик человечка плотно набит пищей, но, проследив за движением его глаз, догадываюсь, что во двор пройти разрешается.
Присаживаюсь на скамейку под окнами медицинских сестёр – по моим расчётам горбун освободит ротик примерно через три-четыре минуты и тогда по внутреннему телефону сообщит, что пришли к г-же Эстер Сегал.
На скамейке с надтреснутой спинкой полулежит небритый мужчина – шевелением пальца подзывает к себе. Подхожу. Небритый тяжело дышит и внимательно разглядывает моё лицо.
– Мы знакомы? – спрашиваю.
– Не-е-е-е, – отвечает он. – Через два часа я повешусь, и ты сможешь забрать мою шапочку себе.
– Через два часа? – уточняю я.
– Да, через два.
– Ладно, я подожду, – обещаю я и возвращаюсь к скамейке, которая под окнами медицинских сестёр. Теперь на скамейке сидит старичок с узенькими глазками.
– И на вас шапочка? – говорю я.
– Это тюбетейка, – отвечает он. – В Бухаре носят тюбетейки.
– Так вы сейчас в Бухаре?
– Дурак ты! – сердится он. – Я в стране Израилевой. Раньше был в Бухаре, а теперь, слава богу, здесь. Меня самолёт доставил.
– Знаю.
– И тебя самолёт доставил?
– Я родился здесь.
– Вот как?
– Да.
– Когда был в самолёте, то из туалета побрызгал на Европу… Мне очень хотелось побрызгать на Европу! Нельзя было упустить возможности…
– Надеюсь, не упустили?
– Уж будь уверен! – под нижней губой старичка светится полоска слюны.
– Я уверен.