В конюшне посиневшие от холода артисты протягивали обнаженные руки к угольному котлу, а клоуны, пытаясь согреться, скакали в матерчатых туфлях по голой земле.
Труппа Чекки работала во всех жанрах. В танцах Фриц был партнером Эмэ. Затем Эмэ выступала с парфорсной ездой, и Фрид, как шталмейстер, натягивал ей подпругу.
Труппа выкладывалась вовсю: она держала половину программы.
Но дело не ладилось. Одна за другой исчезали из конюшни лошади: их продавали, чтобы купить корм для остальных... Артисты, у которых еще водились деньги, разъезжались кто куда, а те, кто вынужден был остаться, голодали; наконец спустили последнее, и пришлось закрыть цирк.
Лошадей, костюмы — все отняли у них. Явились судебные исполнители и забрали все без остатка...
Дело было вечером того же дня.
Горстка артистов, оставшихся при цирке, в немой тоске сгрудилась в потемках. Им некуда было податься. Да они и не знали, куда им податься.
В конюшне, перед опустевшими стойлами, сидел на ящике из-под корма директор и рыдал, бормоча сквозь стиснутые зубы одни и те же ругательства на разных языках.
Цирк совсем затих, совсем вымер.
И только собаки — их забыли прихватить с собой судебные исполнители — лежали на ворохе соломы, уныло и настороженно озираясь.
Четверо Чекки зашли в ресторан при цирке. Здесь царило полное запустение. Хозяин запер шкаф и спрятал стаканы и рюмки. Столы и стулья, покрытые пылью, стояли, а не то и валялись как попало.
Четверо Чекки молча присели в углу. Они только что возвратились с почты. Ходили они туда каждый день. За письмами от агентов. В письмах были одни отказы.
Фриц распечатывал и читал про себя эти письма. Остальные трое сидели рядом, даже не решаясь ни о чем спросить.
Фриц распечатывал письмо за письмом, не спеша прочитывал, словно не веря написанному, и откладывал в сторону.
Остальные лишь глядели на него в угрюмом молчании.
Потом он сказал:
— Ничего.
И они продолжали молча сидеть у груды безрадостных писем, которые и на сей раз не принесли им никакой доброй вести.
Наконец Фриц сказал:
— Так дальше нельзя. Мы должны подыскать себе новое амплуа.
Адольф пожал плечами.
— Слыхали уже,— сказал он с издевкой,— придумал бы лучше что-нибудь другое.
— Воздушный полет — вот стоящее дело,— глухо проговорил Фриц.
Остальные молчали, и Фриц так же глухо продолжал:
— Мы могли бы работать под куполом.
Снова вклинилась тишина, затем Адольф чуть ли не со злобой спросил:
— А ты уверен, что не переломаешь себе кости?
