Фиорды. Скандинавский роман XIX - начала XX века - Кнут Гамсун, Герман Банг

У нее были карие, лучистые глаза Блидов, тонкие стрелы бровей, и нос у нее был четкий, как у них всех, их сильный подбородок, их припухлые губы. Странный, горько–чувственный изгиб рта она тоже получила в наследство, зато лицо было бледно, а волосы мягки, как шелк, легкие и прямые.

Не то Блиды; у них лица были розовы, смуглы; жестко вились волосы, буйные, как грива; и в голосах, сочных, глубоких, гибких, звенели родовые преданья о шумных охотах предков, пышных молебнах, несчетных утехах любви.

У нее же голос был тихий, незвонкий.

Впрочем, все это я рассказываю про нее семнадцатилетнюю; через два года, в замужестве, голос у нее стал звучней, на щеки выступил румянец, а глаза уже не так лучились, зато стали еще больше и темней.

Семнадцати лет она казалась почти чужой среди сестер и братьев и чуждалась родителей. Блиды были народ практический, жизнь принимали, как она есть; днем работали, спали по ночам и не желали иных развлечений, кроме праздника жатвы да трех–четырех застолий в честь Рождества. Истово религиозны они не были, но полагали, что воздавать богу богово надобно столь же исправно, как платить налоги, а стало быть, молились на ночь, по праздникам ходили к обедне, в сочельник пели псалмы и дважды в году причащались. Они не отличались любознательностью; что же до чувства прекрасного, то они не оставались глухи к душещипательным романсам, а когда наступало лето, по лугам расстилалась мурава, по полям зеленели всходы, они говорили о том, как теперь славно жить в деревне; но все же поэтическими натурами их было не назвать; красота не кружила им головы, дух им не стесняли смутные желанья, их не туманили грезы наяву.

Бартолина же — совсем иное: ее не занимали события в деннике и в хлеву, в полях и на кухне, нисколько не занимали.

Она любила стихи.

Стихами она жила, ими грезила, в них верила, как ни во что почти на свете.

Родителей, братьев и сестер, знакомых, соседей — редко когда стоило послушать, потому что мысли их невысоко летали над землей и над насущными делами, в точности как взгляд их не в силах был оторваться от будничной всячины, какая только находилась прямо у них перед глазами.

Но стихи! Они несли небывалые мысли и откровенья о большом мире, где скорбь черна, а радость красна, они искрились образами, играли и пенились рифмами и ритмами, — и были все про молодых девушек, и девушки все были чисты, прекрасны, и сами не догадывались, до чего они хороши; и сокровища их сердца, их красота были дороже всего на свете, и мужчины носили их на руках, поднимали к сказочным вершинам счастья, они чтили их, поклонялись им, делили с ними мечты и замыслы, победы и почести, и вдобавок еще оказывалось, что эти–то самые счастливицы виною всех их замыслов и побед.