Тут же чинно гуляли дети в картузах и шляпках с няньками, были и коляски, и собачки разных пород — на руках у горничных и на поводках, и все остальное, чем так славна столица.
Пряча свою провинциальность, Ксении стоило немалых трудов сдерживать себя, чтобы не оглядываться по сторонам и делать вид, будто все это ей знакомо. Рот ее сам невольно приоткрывался в изумлении. Саша также с любопытством смотрела по сторонам, но вовсе этого не скрывала, и расспрашивала тетушку.
— А вот и его светлость! — громко сказала тетушка.
Князь Ельской почтительно поклонился Сонцовой и ее спутницам, сделал несколько вопросов об их здоровье, а потом предложил обе руки сестрам.
Ксения с радостью приняла общество Владимира Алексеевича и тут же принялась его расспрашивать о столице, о вчерашнем бале. Они оживленно обменивались впечатлениями. Саша молча шла рядом, держа князя под руку и слушала болтовню сестры.
Прасковья Антоновна под руку с Лукерьей Антоновной шли несколько впереди. Она все продолжала раскланиваться со знакомыми. Тут же их общество пополнилось еще одним молодым человеком. Молодой поэт Багряницкий подошел к Прасковье Антоновне, поздоровался и его представили девицам, после чего попросил разрешения сопровождать их.
Молодой и симпатичный человек пользуется преимущественным правом на особое внимание со стороны слабого пола. Ксения, взглянув на нового знакомого, не могла разобраться, кто же из двух молодых людей ей нравится больше. И в конце концов пришла к заключению, что военная форма выигрывает более перед штатским платьем. Девушка сделала свой выбор в пользу князя. Хотя Дмитрий Иванович Багряницкий еще не вполне утратил свои позиции в ее глазах.
Сам же Дмитрий Иванович предложил руку Саше, и вскоре они уже увлеченно беседовали о поэзии и, в частности, о литературе. Саша оживилась и, наверное, впервые после долгого молчания разговорилась. Ей приятно было встретить человека, который так же, как и она, был страстный охотник до чтения. Да еще и вкусы их, как оказалось, невероятно совпадали: Саша не очень любила Руссо, критикуя его за излишнюю нравоучительность, и отдавала предпочтение Карамзину и Дмитриеву, а Дмитрий Иванович в этом с ней соглашался. Вдобавок ко всему, в ответ, он упомянул Капниста и даже прочел:
«…Здесь Юлии любезной прах милый погребен,
Я лить над ним ток слезный навеки осужден…», — заставив девушку украдкой вздохнуть. Тут же его спросили: правда ли, что сам он поэт? «Да», — скромно отвечал молодой человек. На просьбу что-нибудь прочесть он некоторое время молчал, затем посмотрел на Сашу и сказал:
