— Кирпич не бревно. Что ты его ручищами облапил? Бери, как берешь стакан с водкой, деликатненько.
Разбросанные по дальним «захваткам» плотники и такелажники стоили спиной к Огнежке, но ей казалось — она видит их лица, впервые видит их лица, точно выхваченные из мрака, как, бывает, выхватывает из кромешной тьмы лица и фигуры людей отблеск молнии.
Неподалеку Инякин, щурясь от голубовато-белого света, слушал объяснения Гущи. Затем, перегнувшись чуть ли не пополам и вперив взор в стену, пытался класть кирпичи.
— Задницу убери! — крикнул ему кто-то с соседней «захватки».
Александр, который переходил от «парты» к «парте» (как он, смеясь, говорил), не вытерпел, стукнул Инякина рейкой по выпяченному заду.
Некрасиво работаешь, Тихон. Иванович!
Учеба, трудная, в поте лица, продолжалась и в обеденный перерыв, и на другое утро, и на следующее. Инякин оказался не самым способным учеником, он упрямо клал кирпичи, вперив взор в стену. «Как баран на новые ворота», — сердился Гуща. В конце концов он не вытерпел, вскричал: — Нет у тебя никакой сердечности к кирпичу!
Тихон разогнул замлевшую спину и пристроил к Гуще ученика.
Инякин, пожалуй, больше, чем бригадир, беспокоился о том, чтобы стены росли безостановочно. К любителям лишний раз покурить, спрятавшись за перегородкой от ветра, он относился как к ворам, которые лезут в его, Инякина, карман. На весь корпус негодовал его въедливый, простуженный на морозе голос: — Э-эй! Рубль уже скурили.
Но сам он не очень напрягался. Положив мастерок на кладку, он уходил в трест или на склад; никто, даже бригадир, не смел его удерживать. Лишь Тоня бросала ему вслед неизменное: — Покраснобаял — и в кусты?
Инякин вогнал с размаху топор в бревно и крикнул с угрозой: — Александр, ты уймешь ее или нет?! Уймешь или нет эту… — И он зло выругался.
Тоня подбежала к нему, зачастила бешеной скороговоркой, опасаясь, что ее, как уж не раз случалось, перебьют. Разгневанные мысли ее опережали язык, она не договаривала фраз, проглатывала, по своему обыкновению, добрую половину гласных звуков. —.. Рботник, ты хрновый. А на Огнежкину шею вспргнул. Пустбрех!
Огнежка, сидевшая в прорабской за чертежами, не ведала о расходившейся на подмостях буре..
Считалось, что все идет прекрасно.
Телефонный звонок Игоря Ивановича, спросившего суровым голосом: «Что у вас на корпусе?», не встревожил Огнежку.
Перехватывая трубку из одной руки в другую (вторую руку она во время разговора по телефону отогревала над печкой), она обстоятельно рассказала о том, как растет дом.
