Огнежкино лицо стыло от заледеневших на щеках слез. Может быть, поэтому («Чтоб ни у кого и мысли не явилось, что прораб способен реветь!») голос Огнежки был так непримиримо суров:
— Стыдно на вас смотреть Лучшая бригада. Был бы здесь Ермаков, назвал бы вас всех арестантами…
— Уж обзывал, — спокойно отозвался кто-то, и Огнежка поняла: никакие разговоры и увещевания не помогут.
— Завтра в такой одежде никто на работу допущен не будет!.. И побрейтесь! Что вы обет дали не бриться, что ли?
Впервые за четверть века корпусный прораб потребовал от стариков каменщиков не доброй кладки или темпов (втайне они были удовлетворены тем, что Огнежка даже не заикнулась об этом: знает им, володимирским, цену). Прорабу на какой-то ляд понадобилось, чтоб они поскреблись.
— Тьфу! — Силантий сплюнул. Вслед за ним остервенело сплюнул Гуща — Или мне на подмостях с кем целоваться?!
Александр вышел вперед, напряг шею по-бычьи, как Ермаков, и прокричал своим высоким тенористым голосом, тоже «под Ермакова»:
— Отставить талды-балды! Приказ прораба — закон.
Гуща от неожиданности приоткрыл рот: это Шурка-то?! Молодежь кинулась, грохоча ботинками, по трапу наверх, дорога была каждая минута; старики каменщики шли сзади, возмущались, но теперь уж вполголоса: — Пожалуйте, значит, бриться… Коли по ней все пойдет, Гуща, то нам с тобой…
Гуща не отвечал. Он как приоткрыл рот, так, с полуоткрытым ртом, и поднялся наверх..
Утро прошло в тревогах. И без тревожных дум о Тоне Огнежке хватало забот. А с думами… То и дело поглядывала Огнежка в сторону такелажницы. «Отстранить Тоньку? А за что?»
Меж тем Тоня работала как-то странно. Вначале междуэтажные перекрытия по команде ее красного флажка плыли над постройкой медленно, чуть покачиваясь. К полудню они раскачивались, как маятник. Бетонные махины пролетали над «захватками» со свистом. Силантий, Гуща и другие старики шарахались в сторону, приседали на корточках.
— Как в окопах, — усмешливо прохрипел Гуща, ни к кому не обращаясь. — Поднимешься во весь рост — и без головы.
Но почему-то никто не возмущался. Длинную, на всю комнату, перегородку, которая висела, на крюке, завертело пропеллером. Пропеллер круто снижался над Шуриной «захваткой». Огнежка не выдержала:
— Нюра! — испуганно воскликнула она.
Нюра подняла от кладки голову, проводила взглядом плывшую над головой перегородку, подтыкая неторопливым жестом волосы под платок.
— Ветрище-то разгулялся…
Огнежка закусила губу. Ветер! Над корпусом он куда сильнее. Отвыкла от стройки… — Она побежала наверх по времянкам, уложенным взамен недостающих лестничных маршей. Услышала тихий, дребезжащий голос Силантия:
