Какая-то сила толкнула Мэри из сада над морем к двери виллы. Вошла. На столе лежало письмо от Герсыльки Вассеркранц.
«Представь себе, — писала Герсылька, — Стжижецкий пустил себе пулю в лоб и теперь он между жизнью и смертью в Вене. Это случилось уже давно, десять дней тому назад, но только теперь это известие дошло до Варшавы».
О, море! шумное море!..
Мэри стояла в окне, как мертвая. К подножью виллы подбегало море, что разливалось там, точно чья-то жизнь, волна за волной.
О, мope!
Вдруг на глубинах моря загорелись две злобные звезды. Мэри закрыла глаза.
На глубинах моря замаячил огромный призрак Сфинкса, с глазами блестящими, как две злобные звезды над землей.
Гипнотизирующий взгляд этих глаз вел по волнам моря смерть.
Мэри утонула в этой мысли: смерть…
Потонула в какой-то бездне, все глубже, глубже, глубже…
Глубже!..
Черная, бездонная глубина, бесконечная, безбрежная…
У Мэри вырвался, наконец, страшный крик из груди:
— О, Боже! Боже! Боже! Как я страшно несчастна!..
А вдалеке, вдалеке, казалось, чей-то голос напевал песню Шумана:
Wie du auch strahlst in Diamantenpracht,
Es fait kein Strahl in deines Herzens Nacht…
Ich grolle nicht. Wie auch das Herz mir bricht,
Ewig werlor'nes Lieb, ich grole nicht…
Wie du auch strahlst in Diamantenpracht,
Es fält kein Strahl in deines Herzens Nacht…
Кто это пел? Кто? Где? Море несло эту песню Шумана, мрачную как само море. Ах, нет не море…
Вот там, в лодке качается на волнах человек. На нем средневековый наряд, шляпа с перьями, испанский плащ и трико.
Сбоку шпага. Он стоит в лодке, в руках у него гитара.
Это он поет. Весла брошены. Лодка качается на морских волнах.
Он поет. Плывет все ближе и ближе. Голос его звучит все сильней… Вот он гудит как гром, как все колокола Рима.
Мэри стоит, как зачарованная. Но вот голос утихает, падает, смягчается.
Ich grolle nicht Ich sah dich ja im Traum.
Und sah die Nacht in deines Herzens Raum…
Тишина. Певец в лодке исчез. Только безбрежная вода, что разлилась спокойно, тихо, беспредельно… Среди воды — крест, который стоить на ней неподвижно.
Черный, высокий крест.
Плач…
Долгий, долгий, бесконечный плач…
Чудится, что все море плачет, что все волны рыдают…
Грусть, небывалая, чудовищная, страшная грусть упала на грудь Мэри.
О, море!..
Значит, никогда, никогда…
Никогда — и смерть…
Странная, чудовищная птица, что показалась на воде, появилась снова, и два ее крыла точно обняли на лету голову Мэри.
— Я душа твоей доли! — кричит ей птица.
