Мэри села в кресло и прижала телеграмму к губам, потом начала плясать по комнате на одной ноге, кричать и петь:
— Влюблена! Влюблена! Влюблена!..
* * *
Время, пока Мэри ждала приезда Стжижецкого, было для нее сплошным праздником. Она чувствовала странное волнение и заметила, что все вокруг выглядит иначе, чем раньше. Она наклонялась к нарциссам и говорила им: «Тише! Ни слова! Приедет кто-то, кого любят… И кто-то очень влюблен…» И прижимала нарциссы к губам и ласкала их… Медленно проводила чашечкой цветка по губам, вдыхая его аромат, проводила вверх и вниз, пока ее не охватывало такое волнение, что она бросала цветок на землю и прижималась к земле. Чувствовала тогда тепло и живительную силу земли, проникала в нее, сливалась с землей в одно, соединялась с ней. Рассыпала вокруг свои огромные волосы, простирала руки и лежала так на траве, — или же срывала целые горы цветов, обсыпалась ими, вплетала их в волосы, прицепляла к туфлям, всовывала за корсаж и, вся в цветах, лежала навзничь на цветнике, поднимала вверх руки и шептала воспаленными губами:
— Приди! Приди!..
* * *
— Да! да! — думала Мэри, — будь, что будет! Будь, что будет! Я хочу, чтобы меня целовали! Я хочу целовать!
И обратилась к Стжижецкому, который шел с нею рядом:
— Свернем в сторону. Я покажу вам нашу оранжерею.
— Но ведь все идут вперед… — ответил Стжижецкий. Они, действительно, шли за большой компанией.
Мэри взглянула на него вызывающе:
— Значит, вы не хотите?
Главная аллея, широкая, с грабами по бокам, тянулась прямой линией. Мэри остановилась у тропинки, которая сворачивала в сторону. Она стояла перед ним, слегка ударяя себя зонтиком по колену. Стжижецкий смотрел на нее и чувствовал себя таким смущенным, что не знал, что ответить. В лице Мэри было что-то неприятное, почти назойливое — что-то такое, что манило и влекло к себе, но было некрасиво. Стжижецкий почувствовал на минуту что то похожее на брезгливость, но красота Мэри ослепляла его.
— Как вам угодно, — ответил он.
— Пойдем! Все разбредутся понемногу по саду, а мне ужасно хочется показать вам наши оранжерейные цветы.
Она подошла к Стжижецкому так близко, что почти касалась плечом его плеча, через несколько шагов, воспользовавшись тем, что ветка низко свисала над землей, она сделала то же самое. Она чувствовала только волнение, раздражение, желание и любопытство. Губы ее дрожали, и точно что-то касалось их, как касались лепестки нарциссов. Ей хотелось взять его за руку, прижаться к нему, целовать, хотелось, чтобы он целовал ее и ласкал. Она с трудом удерживалась, чтобы не остановить его на тропинке.
