Наконец, она встала. Я подошел к кушетке и сел. Она пробежалась по журналу регистрации.
– Вы мистер Чинаски?
– Да.
– А почему вы не снимете перчатки? Здесь тепло.
– Я лучше не буду, если не возражаете.
– Доктор Кипенхауэр скоро придет.
– Хорошо, я подожду.
– Что с вами?
– Рак.
– Рак?
– Да.
Медсестра исчезла, а я прочел номер Лайфа, потом – еще один номер Лайфа, затем номер Спортс Иллюстрейтед, затем сидел и смотрел на развешанные морские и земные пейзажи, а откуда-то сочилась консервированная музыка. Вдруг свет мигнул, потом снова зажегся: интересно, подумал я, а можно ли будет как-нибудь изнасиловать медсестру, и сойдет ли мне это с рук, – и тут вошел врач. Я не обратил внимания на него, он не обратил внимания на меня, поэтому мы были квиты.
Меня пригласили в кабинет. Он сидел на табурете и смотрел на меня. У него было желтое лицо, желтые волосы, тусклые глаза. Он умирал. Ему было года 42. Я ощупал его глазами и дал где-то полгода жизни.
– Зачем перчатки? – спросил он.
– Я чувствительный человек, доктор.
– Неужели?
– Да.
– Тогда я должен вам сообщить, что я когда-то был нацистом.
– Это ничего.
– Вас не беспокоит то, что я когда-то был нацистом?
– Нет, не беспокоит.
– Меня поймали. Нас провезли через всю Францию в товарном вагоне с открытыми дверями, а люди стояли вдоль путей и швыряли в нас бомбы-вонючки, камни и всякий мусор – рыбьи кости, засохшие цветы, экскременты, все самое невообразимое.
Затем доктор сел и рассказал мне о своей жене. Она пыталась его освежевать.
Настоящая тварь. Пыталась забрать все его деньги. Дом. Сад. Домик в саду. И, вполне возможно, садовника тоже, если уже этого не сделала. И машину. И алименты. Плюс крупный шмат налички. Кошмарная женщина. Он так много работал.
Пятьдесят пациентов в день по десятке с головы. Почти невозможно прожить. Да еще эта женщина. Женщины. Да, женщины. Он разложил мне это слово по полочкам. Я забыл, что это было – “женщина” или “фемина”, – но он разобрал его по-латыни, а потом залез оттуда еще глубже, чтобы только показать мне, какой у этого слова корень, по-латыни: выходило, что женщины в основе своей безумны.
Пока доктор распространялся о безумии женщин, мне он начал нравиться. Голова моя покачивалась в согласии с ним.
Неожиданно он приказал мне подойти к весам, взвесил меня, послушал сердце и грудь. Грубо снял с меня перчатки, промыл мне руки в каком-то говне и вскрыл прыщики бритвой, по-прежнему разглагольствуя о злобе и мстительности, которые каждая женщина носит в своем сердце. В железах прямо. Женщин направляют их железы, а мужчин – сердца. Именно поэтому страдают только мужчины.
