Осенью — ясным днем, темной ночью, даже в дождь, даже в бурю — слышен печальный какой-то звук, будто поезд уходит. Будто поезд этот последний.
Шут (дядя Шура) бодро шел по аллее старинного, парка. Он говорил:
— Убежала девочка плакать. Как говорится, не прижилась. Но сантименты нам не к лицу! Мы тверды и проворны. Ха-ха-ха… Перемелется — мука будет. Подумаешь, рыжая девчонка — частный случай. — Шут голову опустил. Руки развел. — А самое синее небо над нами. И самые теплые крыши над нами. И самые добрые люди вокруг. И очень хочется тихой красивой личной жизни. Особенно когда мы влюблены… Тс-с… Осторожно… — Шут оглянулся. — Это не детская тема. Я извиняюсь.
* * *
Ольга шла вдоль гранитного парапета, за которым текла речка. Эта речка — протока — впадала в другую речку, а уж та, своим чередом, — в море. Ольга трясла головой, черные, как березовый уголь, волосы падали ей на лоб густой челкой.
Ольга не заметила, как к ней подбежал Боба.
— Эй, ты! — крикнул Боба.
Она не услышала.
Боба дернул ее за рукав. Она остановилась и тотчас приняла оборонительную позицию.
— Не надо, — сказал Боба. — Меня уже били. — Боба повис на скамейке, как тряпка, и звук у него выходил изо рта со свистом, словно Боба испортился. — Полный комфорт. Тимоша теперь за тебя заступается… Тимоша осел. — После этих слов Боба вскочил со скамейки и огляделся. — Я в переносном смысле…
— Имя у него хорошее, — сказала Ольга. — Тимоша.
— Да Юрик он, Юрик. У него фамилия Тимофеев. Ты на меня злишься?
— Боба, я тебе прощаю. Я все-все прощаю. Я ни на кого не сержусь. Зачем? Злой бывает только глупость.
Все птицы в парке громко и удивленно пискнули, словно им открылось нечто великое. Они все разом повернули головки и посмотрели на угрюмую серую ворону, которая сидела на самом высоком дереве. «Кар-р-р», — сказала ворона и, в свою очередь, посмотрела на ястреба, который дремал высоко в небе на распластанных крыльях.
Боба уселся в небрежной позе — нога на ногу.
— Угадай, я умный или глупый?
Ольга сказала:
— Наверно, ты не дурак.
— Правильно.
— Тогда зачем ты все время кривляешься?
— Для балды. То есть для смеха. Без смеха кто я такой? Обыкновенный серый человек.
— И тебе все равно, над чем смеяться?
— Конечно.
Ольга уселась рядом с Бобой.
— Боба, только не врать. Если ты увидишь, что человек тонет, ты бросишься к нему на помощь?
— В зависимости от желания утопающего, — сказал Боба. — Если утопающий, кричит: «Помогите, помогите!» — я брошусь его спасать. Я прилично плаваю, не хуже Тимоши. Если утопающий молча тонет, зачем мне мешать ему? Может, он от этого удовольствие получает.
