— В тире стрелять можно. Здесь бьешь с упора. А попробуй ударить на полном скаку. Ряз, ряз, ряз!
— И попада́ли? — спросил Илья.
— А если бы мы, мой юный друг, не попада́ли, то не было бы и Советской власти. У Петькина отца…
Петер сурово покосился на Федю, отошел в сторону. Но Федя продолжал, как ни в чем не бывало:
— У Петькина отца был новенький английский карабин. Он его в бою добыл, когда Султанбека к границе гнали. Прыткий был такой Султанбек-курбаши, что дикая кошка, а бороду носил кучерявую и красную, как огонь…
Заметив явное недовольство Петера, Федя смолк, повернулся и, не спеша, подался в школу, сникший, словно трава под набежавшим вдруг ветром.
Всем стало не по себе. Ребята косо посмотрели на Петера. Федя — справедливый и смелый человек. И он что-то знает про Петерова отца, что неизвестно никому. Может, и в самом деле Петеров отец совсем не виноват.
«Нет, Федя ничего не мог сказать Петеру о ресторане!» — с благодарностью думал об учителе Алеша.
— Слушай… А мне не нравится… — сказал Ахмет и потянул Алешу за руку. Они протиснулись к двери и выскользнули из тира.
Ахмет не договорил, что ему не нравится. Но Алеша понял, что это он о Петере.
— И все равно нельзя вот так. Ну пусть Федя друг его отца, что ж из этого? — горячился Ахмет. На его смуглом лице снова проступил нездоровый румянец.
Ребята прошлись по школьному двору до одиноко росшей у забора худосочной яблоньки и сели на лежавшую под нею запыленную гранитную глыбу. Камень в тени жег холодом, и Ахмет тут же привстал. Ему нельзя остывать, так, по крайней мере, говорили Ахмету врачи.
— Скоро кончится урок, — показал Алеша на выходившие во двор окна второго этажа. И увидел, как в одном из них мелькнула круглая Федина голова. И взгляд у Феди был потерянный, а бесцветные губы плотно сжаты.
— Мой шеф никогда не прорисовывает неба. У него и пейзажи без неба. В лучшем случае серая полоска — и ничего больше, — сказал Ахмет. — А я когда-нибудь напишу небо. Яркое, сочное, утреннее небо весны. Майское небо.
— Ты нарисуешь, — согласился Алеша.
— У меня будет все наоборот. Только небо.
— Только небо, — задумчиво подтвердил Алеша.
— Да, — вздохнул Ахмет, и тут же лицо его оживилось. Алеша ценил в Ахмете его скромность. И еще дьявольское упорство в работе.
— Я не портретист, — сказал Ахмет. — Но у меня есть один давний замысел. Сила! Только мне нужны натурщики. Надо работать над этюдами, без них я не напишу картины. Это тема борьбы, тема гнева и презрения к врагу. Я говорил шефу. Ему очень нравится, и он даже обещает заплатить натурщикам. А я не хочу, чтобы он тратился. Он и так живет трудно.
