Не веря своим ушам, Мартин недоверчиво вглядывался в ее лицо.
— И ты действительно так думаешь?
— Конечно. — Слезы душили ее, он все еще не был в ней уверен. — Если гости твоего брата распространяют о тебе сплетни, это еще не значит, что все в обществе слушают их. Или верят им. — Элли отвела глаза. — Знаешь, некоторые из нас неплохие люди.
То, что он ранил ее чувства, было настолько очевидно, что Мартин сказал:
— О, Элли, прости меня. Я не хотел опять тебя обидеть. — Мартин откинул назад ее волосы и пропустил пряди сквозь пальцы. — Дело в том, что я все еще не привык, чтобы женщина не думала обо мне только плохое. Особенно та, что так соблазняет меня.
— Я соблазняю тебя? — не решаясь поверить ему, переспросила она. Мартин стоял слишком близко, а его слова ласкали слух. И это заставляло Элли желать всего, чего он не мог дать ей.
Мартин протянул руку и погладил ее по щеке.
— Вот уже три года, как я скрываюсь от мира, в котором ты живешь, — с волнением продолжал он. — Я был уверен, что не хочу становиться его частью, и мне это не нужно. Теперь, когда появилась ты, я понял, чего хочу.
Мартин смотрел на нее так, как будто только что нашел что-то очень вкусное и ему не терпится попробовать.
С потемневшим взглядом Мартин решительно снял с нее очки и положил их на стол. На этот раз в его движениях не было неуверенности и мучительной нерешительности. Он поцеловал ее с такой жадной страстью, которая заставила бы любую женщину проводить ночи без сна, мечтая о подобном поцелуе.
Затем он расстегнул ее накидку, в которую она была завернута от шеи до самых ног, но Элли так потряс поцелуй, что она почти не обращала на это внимания. Как могли поцелуи этого угрюмого человека быть такими чувственными, такими восхитительно сладостными?
И зачем ему целовать ее? Он уже сказал, что ему не нужна жена, и, насколько ей было известно, с тех пор ничего не изменилось. И вообще не следовало допускать поцелуи. Он разобьет ей сердце, и ради чего? Успокоить его раненую гордость? Дать ему минуту удовлетворения?
В отчаянном порыве самосохранения Элли оторвалась от его губ, но Мартин, просунув руку под расстегнутую накидку, притянул к себе ее разгоряченное тело, покрывая поцелуями ее шею и щеки.
— Пожалуйста… Мартин… — умоляла она.
— Позволь мне только на минуту обнять тебя. — Он провел рукой по ее груди и удивленно спросил: — А где твоя остальная одежда, моя любимая?
Он произнес слово «любимая» с грубостью йоркширского шахтера, но ее это не смутило. Ее еще никогда не называли любимой.
