Дети побежали в дом, но Элли не двинулась с места. Она стояла и смотрела, как лорд Торнклиф отпер замок, проверяя, не сломан ли он, и затем ступил в сарай. Она вошла следом за ним.
Поправив очки, Элли быстрым взглядом окинула это таинственное место, вызывавшее столько беспокойства. У одной стены стояли бочонки, а у другой — длинный верстак, как раз под большим застекленным окном, вставленным в крышу. Очевидно, это было сделано специально, чтобы солнце освещало половину сарая, ибо в каменных стенах окон не было. Разнообразные ящики и коробки валялись на полу. Пахло дымом, серой и углем.
— Что вам нужно? — резко спросил Мартин, недовольный ее осмотром. — Вам не следует здесь находиться. Вы можете пострадать.
Беспокойство в его голосе тронуло Элли.
— В отличие от моих кузенов мне неинтересно рыться в вашей взрывчатке. — Он промолчал, и она добавила: — И еще я хотела поблагодарить вас. Мальчишки не заслужили вашей снисходительности, но я все равно признательна вам, милорд.
— Мартин, — проворчал он, заглядывая в ящик шкафа. Она придвинулась к нему.
— Что?
— Мое имя — Мартин. Вы могли бы называть меня так. — Вынув перочинный ножик, он положил его в карман. — Ненавижу это дурацкое «милорд». Кажется, будто Руперт по-прежнему лорд Торнклиф. Титул подходил ему больше, чем мне.
У Элли разрывалось сердце. Как могло общество думать, что он способен убить брата ради титула?
— Все хорошо. И спасибо тебе… Мартин.
Он замер, затаив дыхание.
— Знаешь, а я выпорю твоих кузенов, если они не будут хорошо себя вести, — сказал он, словно оправдываясь.
— Я знаю.
— Если бы ты вовремя не вышла, я бы уже положил их себе на колено.
— Не сомневаюсь.
— Потому что им здесь нечего делать…
Элли рассмеялась.
Он повернулся к ней:
— А что, черт возьми тут смешного?
— У тебя уже больше нет необходимости ворчать — они ушли. В отличие от мальчишек я совершенно уверена в твоей способности изображать из себя свирепого Черного Барона, как только это потребуется для их защиты.
Мартин словно впервые заметил ее распущенные волосы и застегнутую накидку, под которой скрывалась «неприличная» часть ее одежды. Он так внимательно и долго рассматривал ее, что у нее по спине побежали мурашки.
— Ты обвиняешь меня в притворстве, Элли?
Ее имя, произнесенное таким интимным тоном, взволновало девушку.
— Я обвиняю тебя в том, что ты проявляешь более дурной характер, чем твой собственный.
Неожиданно на его лицо легла тень.
— Ты ничего не знаешь о моем истинном нраве.
