— Чего ты от меня хочешь? — спросил Горбов.
— Я хочу положительного результата. Резать?
— Пусть побегают. Сейчас самое важное — кино.
— А к нам никакого внимания?
— На внимание тоже существует длинная очередь.
— Для человека самое важное — свадьба, — вразумительно сказала мать Алены.
— Наплевать вам всем на колхоз.
— А гости без свадьбы, без гулянки разъедутся, хорошо про нас скажут? Ну? Еще больше будут смеяться.
Он на миг приостановился, и, выбрав момент, она забежала вперед и встала перед ним, высоко задрав голову.
— Жизнь наша все лучше и лучше, — сказала она застенчиво, — а ты, Илья Захарович, все хуже и хуже.
От обиды Горбов даже улыбнулся.
— Ну режь! — крикнул он, подставив грудь, словно предлагал себя вместо гуся. — Режь!
— Легко сказать, — пожаловалась она, печально глядя на Илью Захарыча, который вертел соломенную шляпу на лысине. — Девка наша тоже ума лишилась. Требует от Кири — сначала снимайся. Еще и меня просит: «Пусть он снимется, мама. Что вам, жалко? И Горбов, говорит, ему велел». Ничего больше не хочет. «Не снимется, говорит, я и за стол не сяду». Кино… Гордыня ее заела. Это ж надо!
— А Киря?
— Рукой махнул. Подчиняется. Дружки его с утра на берегу сидят. Какая же без них свадьба?
— Это ж надо, — под влиянием спутницы, ее словами удивился Горбов. — Алена — такой сморчок, а Кирю с головой проглотила.
— Девушка как девушка, — защитила Алену мать. — Не хуже других. Скромница, это вы ей отбили памороки.
— Кто — мы? — вспомнив Сашку, заорал Горбов, привыкший, что его все Аю называло на «ты», попросту.
— Ты со своими киноаппараторами, — пояснила женщина, без смущения переиначив слово.
— «Ты, ты»! — наступая на собеседницу, как грузовик на цыпленка, повторил Горбов. — Для вас же стараешься!
— А ты не старайся, — безбоязненно успокоила его женщина. — Тебе легче, и нам лучше.
— С дороги! — крикнул Горбов, понимая, что не сможет остановиться.
— Отмени съемку. Пожалей молодых.
— Сейчас прямо и отменю, — с издевкой пообещал Горбов. — Нет, теперь вы хоть все подряд встаньте под венец, а съемки не отменю.
— Души в тебе нет, — смиренно вздохнула мать Алены. — Напишу я на тебя в стенгазету.
И когда он обошел ее, слегка отодвинув рукой, случилось невероятное, она оглянулась и первый раз за всю свою немаленькую жизнь крикнула:
— Дождешься!
Он стерпел, опять прихлопнув шляпу на макушке.
Ему было всего важней увидеть сейчас на причале Сашку Таранца в полной готовности соответствовать моменту, который тоже требовалось стерпеть и пережить для спасения молодого бригадира и чести колхоза. Он так нервничал и так спешил, что задохнулся, остановился на ступенчатой улице, сбегающей к морю, и сказал вслух:
