— Как-как?! — переспросил Остромысл. — В рукописи действительно упоминается Искупитель?
— Да, Мастер, — подтвердил Блажен, бросив взгляд на текст. — Подумать только: на Полуденном континенте верили в Искупителя! Невероятно! Неужели именно оттуда распространилась эта страшная ересь, захватившая почти весь мир и даже после Армагеддона уцелевшая на островах?
— Похоже, наставник, что ты поспешил с групповым чтением, — задумчиво продолжил Остромысл. — Наверное, стоило сначала самому изучить ее содержание. Слишком важными и опасными могут оказаться знания, изложенные здесь. Но теперь уж ничего не поделаешь — стог легче зажечь, чем потушить. Поэтому, прошу всех, о найденном манускрипте никому не рассказывать. Это понятно?!
— Да, Мастер! — хор голосов был довольно слитным.
— Хорошо… А я, в свою очередь, обещаю: если в ближайшие дни по Оплоту не поползут ненужные слухи, то чтение послания брата Парвуса будет продолжено в вашем присутствии.
Может, летние месяцы как-то особенно горячат кровь, или разум решил освободиться от избытка эмоций, но безумство этой ночи запомнится Вышемиру надолго. То, что умела и с удовольствием вытворяла в постели ветреная красавица фрейлина, молодому мужчине не грезилось и в самых жарких сновидениях. Поначалу, его даже немного насторожила столь явное бесстыдство девушки. Потом Вышемир сообразил, что она завелась от счастья встречи с воображаемым 'возлюбленным' после долгой разлуки. А потому, насмешливо и чуть отстраненно наблюдал за совершенно потерявшей белокурую головку прелестницей, позволяя Истоме ласкать себя, как той лишь вздумается. Но вскоре не выдержал натиска жарких губ и шаловливых пальчиков разгоряченной проказницы и, отбросив все сомнения, с удовольствием погрузился в бурлящий омут сладострастия…
Выпроводить 'влюбленную по уши', а потому совершенно неугомонную Истому удалось только под утро. Да и то пришлось прибегнуть к прямому приказу, поскольку никакие заверения и обещания скорой встречи не помогали. Это подействовало. Утерев повлажневшие глазки и шмыгнув носиком, фрейлина в считанные минуты привела себя в порядок, да так ловко, что по ее внешности ни в жизнь не догадался бы: где и как она провела эту ночь. Ни малейших следов не осталось, хоть нюхай, хоть на язык пробуй. Истома казалась такой свеженькой и бодренькой, словно наливное яблочко, умытое в утренней росе. Поправив что-то важное, но совершенно незаметное мужскому глазу, в пышной прическе, девушка мило улыбнулась, послала ложному любовнику воздушный поцелуй и упорхнула — шурша подолом и цокая туфельками.
