Вдруг опять стены задрожали, я села на каменный пол, опять повалилась штукатурка, задрожал весь пол, покривились железные ставни окон. В подворотне стало темно. Было впечатление, что мы объяты дымом. «Так работать невозможно, надо уйти», - говорили все кругом. Рядом, через два дома, до основания разрушилась гостиница. «Сейчас поступят тяжелораненые, засыпанные – как уйти?» Самолеты не дают нам высунуть головы из подворотни. Я уже 5 раз снимала халат и надевала вновь. Наконец доктор М. уговорила бежать к ней в подвал. Мы бежали изо всех сил. «Как бы не родить!»
Мы в полуподвальной квартире. Какое блаженство! Я улеглась на диван. Усталость побеждала, по телу пробегала судорога. Диван стоял между окном и стеклянной дверью. Я рассчитала, осколки стекол будут лететь параллельно двум стенкам дивана. Я лежала в прямоугольнике, куда стёкла не должны были попасть. Уже 22 часа. Я несколько раз порывалась встать и пойти домой, но страх, нервная и физическая усталость не давали мне собрать силу воли, чтобы выйти на улицу. Напротив из дома выехала груженая машина. Какой- то майор вывозил свою семью. Работники пожарной охраны со своими женами выезжали на пожарной машине. Может быть, встать и влезть на грузовую машину? Уехать, бросить всё? Я больше не могла вынести стрельбы. Надо идти на Первомайскую, где жила, там живут все военные, Маир придет за мной, если он в Гродно. Нет сил, нет энергии. В животе сын устраивает бомбардировку. Весь живот содрогается, даже платье шевелится. Нет сил бежать, я тогда потеряю и Маира, и сына, и свою жизнь. Началась канонада, страшный грохот содрогал землю. Уже темно. По улицам едут машины. Одновременно с канонадой слышна ружейная стрельба. Люди бегут из города с узлами, детьми. Вдруг стены запрыгали вокруг меня, раздался звон и вся стеклянная дверь рассыпалась на мелкие кусочки и полетела вглубь комнаты. На меня не попало ни одного стекла. Я ждала, что вот- вот стена полетит вслед за дверью, но она осталась на месте. Я схватила свой портфель и подушку и выбежала в соседнюю комнату, где улеглась на полу. В погребе, где сидело 15 человек, поднялась паника. Часть сидящих ушла в более глубокий погреб. На полу я пролежала до 5 утра. Всё стихло. В городе не было ни Красной Армии, ни немцев. Начался грабеж пекарней.
Итак, после непрерывной бомбардировки в течение 24 часов наши сдали город. Это чудовищно, но факт!
Так началось утро 23 июня 41 года. Этот день прошел в грабеже. Ломали уцелевшие витрины, тащили всё, вырывая друг у друга. Я пошла посмотреть на немцев. Всего я увидела 4-х откормленных, хорошо одетых немцев. Дошла я до амбулатории. Там лежал обескровленный раненый с холодными руками и ногами. Он умирал от малокровия, и я была беспомощна ему помочь. Нет крови, нет сыворотки, нет ничего. Есть мои беспомощные голые руки!
