— Да на кой черт вам эта дура? Бросьте!
Ему никто не ответил. Только Эдька, посмотрев на нас, осторожно начал:
— Может, правда? Тащим… курам на смех… — Но все молча занимались сборами.
— Сержант! Одного человека оставишь со мной в заслоне! — Капитан потряс в воздухе сжатым кулаком. — Сами пойдете… У тебя ведь карты нет?
— На Умань? — спросил Белка.
— Умань надо обходить, — сказал капитан.
— Почему?
— Потому что в Умани фрицы будут раньше. А там черт его знает!
В эти дни гитлеровцев уже все чаще начали называть фрицами. Капитан нервно злился и говорил о них тем брезгливей, чем мрачней делался. И когда к нему подошел, очнувшись от своего припадка, длинный лейтенант с униженным видом, не знающий, как спрятать лицо, он спиной встретил его.
— Я сапер, — сказал лейтенант ему в спину. — У меня есть толовые шашки. Может быть, мост взорвать? Я могу.
Вот чего его колотило! Это он должен был подумать про мост, заминировать его ночью, раз тут, в селе, собрались войска, и взорвать, когда показались танки, а он не мог… Команды не было, и он спал, изнуренный, как все. Но война нарастала без устали… И мост взорвал майор, не посчитавшись с собой.
Капитан прикрыл губы широкой ладонью и терзал свое лицо пальцами. Казалось, прикрыл рот, чтобы не вырвались самые безжалостные слова.
— Оставьте мне двух бойцов с вашими шашками, — наконец велел капитан, — а сами… К черту!
— У него был тол в броневике? — спросил Белка долговязого лейтенанта.
— Да… конечно… — пробормотал тот. — Такое задание… Каждый миг он мог попасть в ситуацию…
— Да…
— Потому он и был один, — сказал Сапрыкин.
— А может, водителя убило, — предположил Саша Ганичев. — При бомбежке… Где-то на стоянке… залег и не встал… А он сам водил броневик… Майор…
— Да, — повторил Белка, — тол у него был. На всякий случай…
— И пригодился, — сказал Толя Калинкин высоким голосом.
— А бикфордов шнур был короткий, — сказал лейтенант.
— Я на его месте тоже кинул бы ящик тола в броневик, — сказал капитан.
Все мы еще думали о майоре. Капитан поднял на нас глаза.
Кони уже были запряжены, гаубица прикреплена к передку, и Белка спросил нас, не отходящих от орудия:
— Кто останется в заслоне? Добровольно.
Он спросил, точно бы прощаясь, скороговоркой, как всегда, и надо было быстро отвечать, потому что никто не знал, сколько у нас есть в запасе таких минут, десять или одна, или уже ни одной. Саша Ганичев молча вышел вперед, и Белка не стал смотреть на него, даже, кажется, спрятал свои монгольские глаза, только напомнил:
