— Увольняетесь? Для Хорватии это храбрый шаг, — я взялась за ручку двери.
— Я получила эту временную работу потому, что врач, которого я заменяю, работает над докторской диссертацией. Государство начисляет зарплату ей, но для меня. Я должна была получать четыре с половиной тысячи кун в месяц и работать ежедневно. Я работала один или два дня в неделю, она платила мне сто кун в день, а остальное клала себе в карман. «Главное, что у тебя идет стаж и социальное обеспечение», — сказала она.
— Подайте на нее в суд, потребуйте через адвоката компенсацию, — я крепко сжимала рукой дверную ручку, — хотя, да, в таком случае вы уже никогда не найдете работы в Хорватии.
— Именно поэтому мы и уезжаем в Словению, — с радостью посмотрела на меня молоденькая врачиха. — Я сдала экзамен по словенскому языку. Это первый шаг, — она улыбалась, я видела ее белые зубки. — Пока мы переводили хорватский текст на словенский, а там были люди из всей Югославии, нам пустили через громкоговоритель музыку из сериала «Отверженные». У меня маленький сын и муж, который работает за три тысячи кун в месяц, он преподает физику, за квартиру мы платим тысячу кун, Словения — наша единственная надежда.
— Вы борец, — я отпустила дверную ручку, — а я до сих пор вынуждена тащить по жизни своих детей, понимаете, я работаю в Италии, хотя по мне это, может быть, совсем незаметно. — В руке у меня была сумочка «Вивьен Вествуд».
— Моя мама работает в Австрии, — сказала врачиха. — Мы не имеем права оставлять на произвол судьбы людей, которых любили, когда они были молодыми и здоровыми. Болезнь — это не предательство, — врачиха сняла очки со своего маленького личика.
— Мой муж не был на передовой, он провел несколько месяцев в небольшом городке недалеко от города, где мы живем, на тот городок падали бомбы, они прятались в подвалах, я уверена, голову даю на отсечение, никто из них даже не видел ни одной четницкой рожи, — может быть, я и повторяюсь. — Мне кажется, — я говорила очень быстро, в коридоре была очередь, опять какой-то вирус, — мужчины могут позволить себе быть слабыми, они себе это и позволяют, это он предал нас, а не мы его. У женщин нет права на ПТСП, — мой голос взмывал и закручивался, как липкая лента для мух.
— Все будет о’кей, — сказала врачиха, — постарайтесь найти в своем муже хоть что-нибудь от того, старого, — она посмотрела на карточку, — Йошко.
Я заплакала, старый Йошко меня тоже не интересовал, если бы он очнулся, он точно так же нервировал бы меня, как этот, который никак не может заснуть. Врачиха встала, похлопала меня по плечу, я всегда раскисаю, когда меня хлопают по плечу, проводила до двери.
