Все кошки смертны, или Неодолимое желание | страница 174



Вспомнив, что с сумасшедшими следует разговаривать по возможности спокойно, я любезно осведомился:

― А ко мне по какому вопросу?

― Ты что, Стасик, правда, что ли, не узнал меня? -От удивления он даже привстал. ― Это ж я, Валя Панасюк!

Я вгляделся. Вальку Панасюка по прозвищу Понос я действительно хоть смутно, но помнил. Он был рыжий, вихрастый и мордатый, а передо мной сидел худой, лысеющий господинчик с впалыми щеками, и пучки растительности, обрамлявшие пустошь на его голове, имели сероватый оттенок без всякого намека на полыхающие Валькины кудри.

Боюсь, мои колебания отразились на лице, потому что визитер в огорчении всплеснул руками.

― Елки-палки, ― воскликнул он, по-крысиному поведя из стороны в сторону подвижным кончиком носа, ― неужто я так изменился!

И тут я его узнал ― вот по этому самому характерному движению. Никто из моих знакомых ни до, ни после не умел так двигать носом ― словно жалом водить. В этом было что-то абсолютно звериное. Или энтомологическое.

― Ну, слава богу! ― Лицо снова выдало меня, потому что с этими словами Панасюк удовлетворенно откинулся в кресле, после чего проговорил, со значением вглядываясь мне в глаза:

― А ведь я по делу к тебе. По нашему общему, между прочим, дельцу. И чтоб сразу все стало ясно: у меня другая фамилия теперь. Воробьев-Приветов! По дедушке. В смысле, по дедушке ― Приветов. А по бабушке ― Воробьев.

Но от этого сообщения сразу все ясно отнюдь не стало. И то сказать: со времени барбамилово-амфетаминовых Мериновых укольчиков еще и суток не прошло. Я по-прежнему не до конца разбирался в происходящем. Какое-такое у меня общее дельце с Валькой Панасюком по прозвищу Понос? И при чем здесь дедушка Приветов?

― Ну же, ну же, соображай! ― хитровански щурясь, подбодрил он меня. ― Могу подсказочку дать, хочешь? Жесткий диск! Вернее, даже два. Два жестких диска!

И Панасюк-Приветов для наглядности весело покрутил перед моим носом два растопыренных пальца. Но требуемого эффекта опять не достиг: подсказочка никак не помогала мне соображать. Снова окинув взглядом веселенькую хламиду с торчащими из-под нее шлепанцами, я еще больше укрепился в мысли: все-таки псих!

― Стасик, ты меня разочаровываешь, ― с некоторой даже томностью протянул тем временем ночной визитер. ― Про тебя тут легенды рассказывают, какой ты великий и ужасный, а на самом деле...

― Кто? ― спросил я, в основном чтобы выиграть время на придумывание способа, как половчее выставить чокнувшегося за время разлуки одноклассника.