― Кто? ― просипел я, слепо нашарив кнопку интеркома.
Хотя хотелось-то мне проорать: «Какого черта?!»
― Мне нужен господин Северин, ― по-прежнему не обнаруживая лица, без всякого выражения пробубнила плешь.
― Ну, я Северин! ― каркнул я, потихоньку зверея, а значит, приходя в себя. ― Только прием на сегодня закончен!
Плешь на экране нервно дернулась, уронив на сторону прикрывавший ее волосяной клок. Потом, как бы взамен, явила для обозрения поплавком выпрыгнувший краешек костистого носа и, наконец, заговорила человеческим голосом ― но при этом чушь несусветную.
― Стасик, Стасик, ― завыла плешь, ― это Воробьев! Воробьев-Приветов! Ну, не Приветов, а Панасюк! Ты меня помнишь? Понос! Понос!
Голова у меня ехала кругом. Не вполне проснувшись, я ошалело таращился в экран. Какой-такой Воробьев? У кого понос? И почему с поносом ― ко мне? Что, больше некуда?
― Стасик, Стасик... ― ныло из монитора.
Если не пустить, нагадит у дверей, мелькнула дурацкая мысль. И тут же еще сразу две совершенно не связанных с первой мысли с ходу стукнулись лбами, как бильярдные шары, и разлетелись в противоположные стороны: «Воробьев-Приветов! ― это из „Фаруса?“ и „Панасюк ― это из класса?“.
Еще не додумав до конца, я почти автоматически щелкнул клавишей, открывающей входной замок. А через секунду ко мне в офис ввалился совершенно незнакомый тип, укутанный в странную хламиду до полу, похожую на веселенькой расцветки оконную штору. Из-под шторы торчали надетые на босу ногу шлепанцы. Торопливо пробежав через комнату, он зачем-то выглянул в окно на улицу, что-то буркнул себе под нос и только тогда обернулся наконец ко мне, чтобы поинтересоваться:
― Небось думаешь, я псих?
Я пожал плечами: дескать, ничего не думаю.
― Нет? А вот и напрасно. Вообще-то, я полный псих, ― заявил он, без приглашения опускаясь в кресло перед столом и бормоча: ― Станешь тут...
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга: он со скорбью, я с недоумением.
― Вот, ― произнес он наконец, подергав за край своей цветастой хламиды, ― маскируюсь. Чтоб консьержка не донесла им, гадам.
Точно псих, подумал я, но на всякий случай поинтересовался:
― Кому это ― «им»?
― Да охране моей собственной, ― горько засмеялся он. ― Такая вот ирония судьбы! На ночь, когда я в квартире запертой, они уходят, а одному мне выходить не полагается.
Длинные мысли у меня по-прежнему не получались, поэтому я продолжал думать короткими. Псих был под охраной ― это хорошо. Но сбежал ― плохо. Еще хуже ― прибежал ко мне. И уж совсем хреново -не разобравшись спросонья, я его впустил. Теперь надо соображать, как его выпереть.
